Читать книгу "Черчилль. Биография - Мартин Гилберт"

Черчилль призывал Совет пригласить делегацию западных немцев как можно скорее присоединиться к дискуссиям. Это можно было сделать до конца месяца. «Предстоящий год слишком дорог, – сказал он, – чтобы его терять. Если его потерять, может оказаться, что эта потеря навсегда. Это может быть не просто год. Это может быть решающий год. Только благодаря усиливающемуся и крепнущему чувству европеизма, – говорил он, – мы сможем преуспеть если еще и не в принятии административных решений, то хотя бы в возрождении величайшего континента, который пережил тяжелейшие страдания». Как и предлагал Черчилль, Западная Германия была приглашена присоединиться к Совету Европы. Но решение было принято уже на следующей сессии, которая состоялась в Париже в начале ноября. А через два года Германия стала полноправным членом с решающим голосом.

Из Страсбурга Черчилль уехал на юг, на Французскую Ривьеру с Дэнисом Келли в качестве помощника. Несколько дней он работал над мемуарами, после чего вернулся в Страсбург. Гостьей сессии была кинозвезда Мерл Оберон. Днем 23 августа Черчилль совершал кульбиты в море, чтобы повеселить ее. Келли позже вспоминал: «Потом мы сидели, завернутые в полотенца, и пили сухой мартини. Он вдруг поставил свой стакан с виски, разбавленным содовой, на стойку бара, оглядел мое костлявое тело и фыркнул: «Дэнис, вы – позор Британской империи».

Вечером Черчилль играл в карты с Бивербруком. В какой-то момент он встал из-за стола и почувствовал, что правая нога словно отнялась. Он продолжал играть, но потом ощутил «спазм» правой руки. Ближе к ночи, не подозревая, что с ним что-то серьезное, Черчилль обсуждал с Келли свои переживания по поводу «антиамериканизма» Бивербрука. «Эти люди ничего не понимают», – заметил он, плескаясь в ванне. Однако утром Черчилль понял, что все не очень-то хорошо. Спазм не проходил, он был не в состоянии нормально мочиться. Из Лондона вызвали лорда Морана. Тот сразу же прилетел. У Черчилля был легкий инсульт. Оказалось, что он не может даже написать свое имя. Возвращение в Страсбург пришлось отменить, равно как поездку в Швейцарию для занятий живописью. На три дня он прервал работу, только тренировался делать подпись, и все спрашивал Элизабет Джилльет: «Ну как, теперь хорошо?» На четвертый день он уже был в состоянии немного подиктовать.

Раздраженный и обеспокоенный тем, что инсульт, который держали в строгом секрете, мог повлиять на походку, Черчилль 31 августа самолетом вернулся в Англию. Самолет приземлился в Биггин-хилл, откуда его прямиком увезли в Чартвелл. 3 сентября он отправился в Эпсом, где осмотрел Колониста Второго, скаковую лошадь, которую недавно купил. Но от публичных выступлений воздерживался до 13 октября. В этот день он произнес речь на конгрессе тред-юнионистов в Лондоне, а на следующий день – на ежегодной конференции консерваторов, тоже проходившей в Лондоне. Через шесть дней уже в Бристоле, как почетный глава университета, он произнес речь на церемонии вручения почетных ученых степеней. 21 октября выступил на ежегодной встрече ветеранов в Альберт-холле.

Всю осень Черчилль по возможности старался оставаться в Чартвелле. Там 16 сентября он подписал семилетний договор в пользу жены лорда Морана, согласно которому она должна была получать 500 фунтов ежегодно, не платя налог. Это был второй семилетний договор, подписанный в ее пользу. По курсу 1990 г. это составляло примерно 8000 фунтов стерлингов. Зная, что его доктор не богат, он настоял на этой помощи. «Надеюсь, вы не запретите мне сделать это», – написал он.

Вообще Черчилль часто помогал людям – не только финансово, но и морально. На протяжении более двадцати лет он оплачивал значительные порой долги сына, а когда первый брак Рэндольфа распался, он хорошо обеспечил Памелу. Он позаботился и о двух дочерях своей секретарши Вайолет Пирман, которая умерла вскоре после войны в возрасте сорока с небольшим лет. В 1930‑х и 1940‑х гг. несколько министров, у которых были личные проблемы, в том числе Иден, обращались к нему за помощью и получали ее. В 1937 г. Этель Сноуден, вдова одного из самых яростных его критиков, лейбориста Филиппа Сноудена, написала Черчиллю, прочитав его некролог ее мужу: «Ваше великодушие по отношению к политическим оппонентам навсегда сделало вас в моих глазах великим джентльменом. Нет никого, к кому бы я могла обратиться в случае серьезных проблем с большей уверенностью, что получу добрый прием».

В сентябре и октябре продолжалась работа над военными мемуарами. Шла постоянная правка уже написанных глав в соответствии с критическими замечаниями, которые присылали Черчиллю по его просьбе участники описываемых событий. Десятки писем с предложениями и ответами на вопросы тщательно изучались Келли и Дикином, после чего вместе с автором в текст вносились соответствующие поправки. 2 ноября в Лондоне Черчилль выступил на Национальной книжной выставке. «Писать книгу – это приключение, – сказал он. – Сначала работа – это игрушка и развлечение. Потом она превращается в хозяйку, затем – в господина, а потом в тирана. На последнем этапе, когда вы уже почти готовы смириться со своим рабством, вы убиваете этого монстра и выбрасываете его публике». «Вы должны признать, я проделал грандиозную работу», – позже, когда мемуары были уже окончательно завершены, сказал Черчилль издателю Десмонду Флауэру.

В ноябре Черчиллю исполнилось семьдесят пять лет. Четвертый том военных мемуаров был почти завершен. Небольшая задержка произошла лишь во вторую неделю декабря, когда жестокая простуда уложила его на неделю в постель в доме на Гайд-парк-гейт. Но 19 декабря он вернулся в Чартвелл «в прекрасной форме», как рассказывал Арчибальд Синклер другу. «Так же бодро и непрестанно говорит, как в былые дни, ест, пьет и курит так же ненасытно, как всегда. – Синклер добавил: – Он провел меня по фермам, показал шортгорнских и джерсейских коров, потом огромный кирпичный птичник – «Чикенгемский дворец». Рядом с ним – зловонная и грязная площадка. «Какая порода кур?» – спросил я. «Я не вдаюсь в детали», – ухмыльнулся Уинстон».

29 декабря Черчилль снова покинул Англию, отправившись в четвертую заграничную поездку за год. На этот раз он поехал на Мадейру, которую последний раз видел пятьдесят лет назад по дороге на войну в Южной Африке. Он намеревался пробыть там несколько недель, чтобы закончить четвертый том мемуаров. В начале нового года к нему присоединился Дикин. Но в первую же неделю работы Эттли объявил, что на 23 февраля назначено проведение всеобщих выборов. Черчиллю пришлось спешно возвращаться в Англию. Он улетел 12 января 1950 г. и уже на следующий день в Чартвелле провел ряд консультаций по поводу предвыборного манифеста консерваторов. Черчилль хотел особо выделить два слова: «побуждение» и «стимул».

16 января он отправил телеграмму Клементине, которая осталась на Мадейре: «Надеюсь, все приятно. Здесь сплошная работа». В тот же день он уехал в Лондон. В доме на Гайд-парк-гейт тоже ежедневно проходили консультации. «В один из дней мы провели в столовой девять часов», – рассказывал Черчилль жене 19 января. Через два дня он сделал первое предвыборное политическое выступление по радио. Он сказал слушателям, что перед ними стоит выбор: «Либо совершить очередное погружение в социализм, либо, приложив большие усилия, восстановить свободу, инициативу и предприимчивость британской жизни».