Читать книгу "Я, ангел - Константин Аврилов"

XI

Царил покой. Деревья бросали тень на матовый мрамор, хищники нежились стайками. Благодать кругом. Всем было хорошо. Но не Тилю. Восседая на Мусике, он бился над вопросом и не мог разогнуть. Вопрос мучил, как упрямая заноза. Вопрос был мерзким и скользким. Но поделать с ним ничего было нельзя: кроме неудержимого презрения, к овечке ангел не испытывал ничего. Ненавистно видеть худосочное тело насквозь, как работают органы и гонят кровь с дерьмом. Ненавистно, что тварь купается в богатстве и совершенно не ценит его. Ненавистно знать досье и варианты развития событий. Ненавистно, что обращается с людьми как с провинившимися рабами.

Что делать, если ангел презирает овечку? Вот в чем вопрос.

Помучившись, Тиль не смог ответить. Зато молодой ангел приметил валун, исцарапанный замшелыми значками вроде рун. На верхушке восседал роскошный орел с гордым профилем и свирепым ликом. Глаз птицы, не моргая, изучал Мусика.

– Привет, – неуверенно поздоровался Тиль. – Не подскажете, где все, ну, эти, то есть на букву «М»?

Орел уставился в ангела, отчего стало зябко, и, картавя, чирикнул:

– Сколько сил?

– У кого? – искренно не понял Тиль.

– У железного.

– Двести, почти... Извините, вы, наверное, тоже ангел, птичий, а не знаете как...

– Вещь! – прогнусавил орел и, перевалившись на лапах, показал спину.

У этого хоть крылья были настоящие, а у Тиля только проблемы и никаких крыльев.

От грустных мыслей его отвлек шум.

Невдалеке, если на Срединном небе бывает «невдалеко», резвились двое в черных смокингах. Разойдясь, с разбегу сталкивались животами, от чего разлетались резиновыми мячиками, падали на спины, заливаясь истошным смехом, подскакивали и с не меньшей охотой сшибались опять. Когда им надоело лупить животы, принялись толкаться боками, затем дошло и до спин. Веселье молодняка не нарушало покой. Звери лениво поглядывали, словно такое повторяется с занудным постоянством.

Поблизости никого более человеческого не нашлось, и потому Тиль крикнул:

– Эй, мужчины!

Внимания не обратили.

– Але, парни!

Без результата.

– Ангелы, блин!

Повернувшиеся головы, безусловно, принадлежали летчику и капитану. А вот тела сокурсничков здорово изменились, обретя идеал пропорций и рельеф мышц.

– Тиль! Вот это да! – закричал 897-й. – Сюда! Скорей!

– Иди к нам, Тиль-тиль! – подхватил 898-й. – Ура!

Оба молодчика плыли в пьяной эйфории.

С холодным интересом печальный Тиль осмотрел новенькие телеса.

– Откуда у вас это?

Не то чтобы ему захотелось расстаться с комбинезоном. Вовсе нет, столько денег заплатил. Хотя в смокинге он бывал неотразим. Зачем теперь смокинг. Просто бездельники выглядели изумительно. Или, может, профессиональная зависть очнулась.

– А ты почему носишь старье? – с надменным превосходством осведомился 897-й. Дружки перекинулись понимающими улыбочками. Мерзкими такими улыбочками. Нет, их реально поменяли. Куда делась печаль и страдания. Неужели стоит ангелу получить новое тело, как проблемы исчезают?

– Некогда было, овечку назначили, замотался, – врать Тилю было легко, как и раньше. – Вам-то еще рано овечек пасти...

Ангелы синхронно ухмыльнулись, а 897-й заметил:

– Лично у меня первая уже есть.

– И у меня, – поддакнул 898-й.

Стерпев оплеуху, Тиль уточнил:

– Ну и как вам тел... овечки? Мерзкие?

– Лично у меня исключительно замечательная овечка. – 897-й оправил сбившуюся бабочку. – Библиотекарь в библиотеке Конгресса, чудесная, тихая, милая, послушная. Живет с матерью, кроме книг, никаких интересов. После работы – сразу домой. Много читает и даже пытается писать. Не курит, не пьет, про наркотики знает только из газет. Настоящее золото.

– А моя в целом восхитительная. – 898-й подергал за черный бантик на шее. – Представь, Тиль, она – монашка! На самом деле. Бенедиктинка. Живет по монастырскому расписанию. Встает в шесть утра, идет на молитву. Потом скромный завтрак, ранняя месса, целый день хлопочет по хозяйственным нуждам, вечером опять молитвы, послушная, робкая, во всем покорна матушке-настоятельнице, о мирских гадостях речи быть не может. Что скажешь, повезло.

– Между прочим, благодаря поведению моей овечки мне списали уже двести штрафных, – не без гордости сообщил 897-й. – С такой овечкой, думаю, вскоре увидеть Хрустальное небо.

– Неплохо, неплохо. Хотя мне списали больше тысячи. Так что моя перспектива куда ближе. А у тебя как, Тиль?

– Моя тоже вполне... ничего... Молодая, взбалмошная, но девочка хорошая.

– Сколько тебе штрафных списали?

– Не считал, некогда было.

Неужели и ангелам удача улыбается по-разному? Да что же это...

Ангелы-везунчики перемигнулись, грудь выпятив колесом.

– Коллеги, мне совет нужен, – осторожно попробовал Тиль. – Поможете?

– Если не придется нарушать Второй закон.

– Это нет... Просто скажите: как управляете своими овечками? Где у них рычаги? Или педали? Куда давить?

Ангелы задумчиво уставились туда, где предполагались недремлющие перья.

– О-о-о, мне пора, – тревожно сообщил 897-й. – Моя овечка готовится ко сну. Хочу пожелать ей добрых сновидений.

– И мне, – поддакнул 898-й. – Моя как раз проснулась. Пойду, подежурю на мессе.

Негодяи исчезли. Тиль почувствовал себя ребенком, которому забыли положить подарок под елку. Надо бы заплакать, но нечем.

– Как делишки, старик?

Старый друг выглядел уставшим, камуфляжная куртка болталась мешком, словно накачанное тело осело.

– Витька, гад, ты где пропадал?! Ты мне так был нужен!

– Позови ангела по имени, он явится. Вот так, старик.

– И как же звать тебя?

– Ибли, старик. Ибли.

Было в этом имени что-то красивое и сильное, как взгляд кобры. Такую кличку Витька никогда бы не придумал сам. Тиль попробовал на язык новое имя старого друга: был в нем привкус полыни. И никак не желало оно слетать с губ. Поднатужившись, повторил.

Витька одарил Тиля своим фирменный улыбоном, косившим наповал весь женский пол их района, от школьниц до милиционерш: сильным, но беспомощным:

– Чего кричишь, я здесь, старик. Здесь.

– А почему не номер?

– За особые заслуги в производстве ангелов, – он многозначительно подмигнул.

Конечно, хороший десантник изрядно пополняет запас свежих ангелов. Боевой сержант и на Срединном небе незаменим. Тиль уже собрался выяснить главное, но вместо этого зачем-то спросил: