Читать книгу "Голубое сало - Владимир Сорокин"

– Лес? И почему же ты плакал?

– Он был очень красивый.

– А смеялся когда ты в последний раз? Сильно смеялся?

– Когда отца Марона хоронили.

– Ну, мы тогда все смеялись. Погребение – веселая вещь. А сам по себе?

– Сам по себе я… не смеялся, отец Зигон.

Отец Зигон понимающе кивнул и надолго замолчал, спрятав лицо в ладони. Прошел час с лишним. Ноги стоящего Ванюты затекли и онемели, колени стали подгибаться.

Вдруг отец Зигон поднял свое лицо:

– Подойди.

С трудом переставляя ноги, Ванюта подошел. Отец Зигон схватил его за ноги и рванул на себя. Ванюта рухнул навзничь, гулко ударившись головой о паркет. Отец Зигон встал, зачерпнул горсть земли и с силой бросил Ванюте в глаза. Ванюта со стоном прижал руки к лицу.

– Было два человека, – тихо, но внятно заговорил отец Зигон, убирая руки в карманы и медленно прохаживаясь по гостиной. – Всего два. Один был выше среднего роста. Другой тоже немаленький – каждый раз притолоке кланялся. Первого звали Земеля, второго – Сол. У Земели судьба была тяжелая. Даже страшная. Родился в обеспеченной интеллигентной семье, окончил среднюю школу, поступил в лесотехнический институт, женился на четвертом курсе. А на пятом – подучил Сола трогать чужие книги. Не читать – а именно трогать. Любой ценой пробраться в чужую квартиру – и трогать, трогать, трогать книги. Сказал, что это помогает при туберкулезе легких. А Сол – человек доверчивый и впечатлительный – поверил. И трогал чужие книги всю свою долгую жизнь – до семидесяти восьми лет. Трогал всегда правой рукой. Поэтому, когда его перед казнью дактилоскопировали, с правой руки отпечатков пальцев снять не удалось – кожа стерлась о книги. А с левой все было в полном порядке. Поэтому именно ее сначала высушили в горячем песке, а потом залили вареным сахаром. Вон она. В книжном шкафу. Между Бабелем и Борхесом. Я же давал тебе лизать ее, мерзавец. Забыл? Нет, свинья. Такое не забывается…

Он помолчал, словно вслушиваясь в слабые стоны Ванюты, потом кивнул стоящему в дверях Ашоту:

– Убери этого слизняка.

Ашот схватил Ванюту за шиворот и поволок к двери.

– Отец Зигон… Там еще диктофон… – простонал Ванюта, шаря у себя на груди.

Диктофон упал на пол. Ашот выволок Ванюту за дверь квартиры и захлопнул ее. Слышно было, как Ванюту поволокли по каменному полу прохода.

Зигон поднял диктофон, сунул в карман пиджака.

– Отец Зигон, подавать полдник? – спросил вернувшийся Ашот.

– А что сегодня? – рассеянно спросил Зигон.

– Овсяный кисель с постным маслом и клюквенный морс.

– Нет… Потом… – Зигон осмотрелся, ища что-то. – Где чемодан?

– Какой? – осторожно спросил Ашот.

– Тот самый. – Зигон угрюмо посмотрел на Ашота.

Ашот вышел и вернулся с небольшим старым чемоданом из свиной кожи. Зигон открыл чемодан, сложил в него голубое сало. В гостиной сразу стало темно. Зигон вышел с чемоданом в руке, прошел в свой кабинет и запер дверь на ключ.

Кабинет был небольшой, но уютный: обитые зеленым сукном стены, мягкая мебель, стол красного дерева. Зигон подошел к столу, вставил ключ в бронзовые часы без стрелок, повернул. Затрещала пружина, послышалось гудение, и стол отъехал в сторону, открывая проход вниз. Зигон шагнул туда и стал спускаться по деревянной винтовой лестнице. Спуск был недолгим – лестница вела в большой полутемный зал с мраморным полом и мраморными стенами. В зале стояли десять мраморных столов, за которыми сидели лысые люди в черных костюмах. На столах горели зеленые лампы. На стене висел подсвеченный зеленым светом герб из горного хрусталя, яшмы и гранита: человек, совокупляющийся с землей.

– А! Господин Зигон! – воскликнул один из сидящих. – Ну наконец-то! Мы ждем вас с утра! Господа!

Сидящие встали и сдержанно склонили лысые головы.

– Как хорошо, что вы пришли! Вы не представляете, как это хорошо! – Человек подбежал к Зигону и с силой сжал ему руку. – Андреев! Скажите сразу – все нормально или нет? Только – да или нет! Два слова!

– Да, – произнес Зигон.

Андреев в восторге закрыл глаза и потряс маленькой головой:

– Великолепно… Господа! Господа! Все получилось! Поприветствуем же бесстрашного и решительного господина Зигона!

Лысые зааплодировали. Андреев нажал ногой на мраморную педаль, и у фронтальной стены зала, прямо под гербом, из пола выдвинулась мраморная трибуна.

– Просим вас, господин Зигон!

С чемоданом в руке Зигон прошел на трибуну и встал, прижав чемодан к груди. В зале наступила полная тишина.

– Мне трудно говорить, господа, – заговорил Зигон. – Трудно как человеку, трудно как члену нашего ордена. В этом чемодане находится то, ради чего мы… мы… нет…

Он замолчал, бледнея. Голова его стала мелко вздрагивать, по лицу прошла судорога, побелевшие руки вцепились в чемодан. Зигон шумно выдохнул, набрал в легкие воздуха и вдруг запел низким, замечательного тембра басом:

– Нееет! Нет! Нееееет! Неет! Неееееееееет! Нет! Нет! Нееет! Нееееет! Нет! Нееееееееееееееееееееет! Нет! Нет! Нет! Нет! Нееет! Нет! Нееееееееееееееееееееееееееееееееееееееет! Нет! Нет! Неееет! Нееет! Неееет! Нееееееееееееееет! Нет! Нет! Нет! Неееет! Нет! Нееет! Нет! Нет! Нееееет! Неееееееееееееееет! Нееееееет! Нет! Нет! Нет! Неееееееет! Неееееееееееет! Нет! Нет! Неееееет! Нет! Нет! Нет! Нет! Нет! Нет! Неееееет! Нет! Нет! Нееееееееет! Нееееет! Нет! Нет!

Его слушали затаив дыхание. Лицо Зигона покраснело от напряжения, пот выступил на лбу и крупными каплями закапал на потертую кожу чемодана. Он пел с невероятным воодушевлением, сочный бас его заполнял гулкое пространство зала. Прошел час. Потом второй. Лицо Зигона стало бледнеть, пот, лившийся градом, высох, голос стал слабеть, в нем появились первые признаки хрипа. Прошел еще час. Лицо Зигона посерело, под глазами обозначились синие круги, бесцветные губы раскрывались, и изо рта исторгался уже не раскатистый бас, а глухой клокочущий клекот. Прошел еще один час, затем еще и еще один. Зигон стоял на трибуне с окаменевшим лицом серо-зеленого цвета, глаза его закатились, белки сверкали в полумраке. Рот его открывался как бы сам, отдельно от тела, изо рта вылетали странные нечеловеческие звуки. Они звучали долго, очень долго – мраморная минутная стрелка еще три раза описала круг. Наконец из раскрывающегося рта Зигона не вылетело ни звука. Пошатываясь, Андреев подошел к своему столу, выдвинул ящик, достал золотой пистолет с мраморной рукояткой, тщательно прицелился и выстрелил.

Мраморная пуля попала Зигону в рот. Он дернулся и, не закрывая рта, рухнул.

– Садитесь, господа, – опустил пистолет Андреев, и все с облегчением опустились на мраморные, с подушками зеленого бархата, стулья.

Андреев убрал пистолет в стол, подошел к трупу, все еще сжимающему чемодан, вынул из кармана убитого диктофон, взял чемодан и нетвердой походкой заспешил к выходу.