Читать книгу "Командарм - Макс Мах"

— Я опасный спутник.

— Знаю.

— Куда зовешь?

— В Коммуну.

— Сладко поешь, Макс. Но это будет большевистская Коммуна, ведь так?

— А никакой другой в нынешней Росси быть не может. Да и раньше… Максимализм хорош, когда подкреплен реальной силой, а ее ни у вас, ни у нас никогда не было. До раскола, возможно… Но ты же понимаешь, где Керенский с Савинковым и где мы с Яшей Фишманом. Одно слово, что и те, и те — эсеры. Но ведь и у эсдеков то же самое. Плеханов, Валентинов, Мартов и… наши — Троцкий с Ульяновым. В одну телегу впрячь не можно…

— Опасные вещи говоришь, Кравцов! Жить надоело?

— С тобой можно.

— Со мной… Что тебе известно?

— Я полагаю, что идея исходила от Свердлова и Прошьяна. Ошибаюсь?

— Нет. — Покачала головой Никифорова. — Не совсем. Идею, насколько я знаю, подал Саша Гольдберг. Ге. Он был…

— Я помню Ге. Его убили в Пятигорске, кажется, — Кравцов не помнил лица этого анархиста-коммуниста. Помнил имя.

— Он обратился к Прошьяну, а тот привел его к Якову.

— Заговор гривенника с полтинником.

— Ну, не скажи! — возразила Мария. — Они друг друга давно знали, уважали, а момент был острый. Ты же помнишь, никто не мог поверить в такую удачу: победили, ну, надо же! А кольцо фронтов все туже.

— Ну, я где-то так и предполагал. А почему ты?

— Нестор настоял.

— У Махно, возможно, на то свои резоны были… И вот все главные персонажи перешли в мир иной… — Макс выбил трубку, постучав чашечкой о камень стены, и достал кисет. — Хочешь?

— Не надо. У меня свои есть. — Мария полезла куда-то за ворот кацавейки и достала пачку папирос. Папиросы были из новых, нэпманские.

— Богато живешь, — усмехнулся Кравцов и начал набивать трубку.

— Богато живут те товарищи, что паек от власти имеют.

— Так и ты будешь иметь…

— Маруся Никифорова? Бандитка и атаманша? Побойся бога, Кравцов!

— Нет, — покачал он головой в ответ. — Маруся повешена деникинской контрразведкой в Севастополе. И точка. Умерла, так умерла, ее возвращать — резона нет. У тебя другое имя имеется?

— Ольга Викентьевна Гаврилова.

— Документы?

— Чистые.

— Может быть, ты и в партии состоишь?

— Да, с декабря восемнадцатого. Я, Макс, инвалид. Контузия, припадки, на ногу хромаю…

— Ну, вот и славно, — кивнул он, закуривая. — У меня как раз людей не хватает.

— Где "у тебя"?

— Специальная группа Региступра.

— Разведка?

— Не совсем. Посмотри вот, — и он достал из кармана фотографию.

— На кого смотреть?

— На этого.

— Ну, и что я должна увидеть?

— Это Бирзе — известный анархист.

— Кому известный? — подняла взгляд Мария.

— Ну, он говорит, что был твоим близким другом.

— Не был.

— Вот и я так подумал…

9.

Встречу организовал Николай Горбунов. Познакомились они в Питере летом семнадцатого года. Тогда Горбунов еще не был большевиком, а состоял в организации "межрайонцев"[10]. Чуть ли не член ЦК, но подробности этого периода не слишком хорошо сохранились в памяти, да и не принципиально. В девятнадцатом, летом, пожалуй, даже ближе к осени, Горбунов появился на Украине. Он был уполномоченным РВС Республики в Тринадцатой и Четырнадцатой армиях. Тогда и сошлись ближе, хотя друзьями так и не стали. Николай Петрович был более ученым, чем революционером — организатором, чиновником, служащим — чем командиром Красной Армии. Макс Давыдович же, в ту пору, и "помнить забыл", что когда-то собирался стать врачом. Он был офицером, командиром Красной Армии, коммунистом, наконец, — пусть и не совсем большевиком в классическом понимании термина, — но никак не функционером. И, тем не менее, оба они, каждый по своему, симпатизировали один другому. И не то, чтобы гадостей не делали — что уже не мало, — помогали, если появлялась к тому необходимость.

Так и теперь. У Кравцова возникли проблемы и он обратился к Горбунову. Макс перехватил бывшего уполномоченного РВСР в Баумановском училище, заранее выяснив, где и когда Николай Петрович проводит занятия. Они встретились в коридоре — по видимости случайно — потискали друг друга в дружеских объятиях, поулыбались, коротко переговорили и разошлись каждый своей дорогой. Но перед расставанием Кравцов попросил об услуге, и Горбунов не отказал. Обещал попробовать, что совсем не мало, поскольку соответствовало действительности: сам он прямого доступа к вождю уже не имел, однако хорошо знал Фотиеву и был знаком "кое с кем еще". Так или иначе, двадцать второго ноября в Военную Академию телефонировали из Кремля, точнее из Секретариата Политбюро, и попросили "позвать к трубке командарма Кравцова". Внешне все выглядело так, что Владимир Ильич сам вспомнил о Максе Давыдовиче и, почувствовав себя лучше, позвал старого знакомого в Кремль. Не чудо. Не редкость. Не невидаль заморская, хотя у некоторых заинтересованных лиц и должно было засвербеть. Кравцов же, вроде, из обоймы выпал. Слушатель Академии не персона, не член ЦК. И однако, кое-кто слышал и то, что вождь не просто "товарища Кравцова" в гости позвал, а вызвал к себе, в личный свой кремлевский кабинет "командарма Кравцова". Две большие разницы, как говорят в Одессе. Просто День и Ночь.

— Проходите, Максим Давыдович! — история повторялась, даже кабинет тот же самый. И Ленин по-прежнему звал Кравцова на партийный манер Максимом, а не как все почти знакомые — Максом.

— Времени у нас мало, — выглядел Владимир Ильич скверно, и при первом же взгляде становилось очевидным, что дело не в усталости. Не в грузе ответственности. Не в напряжении политической жизни в Республики Советов. Ленин был болен, что не вызывало ни малейших сомнений. Тяжело. Возможно, смертельно.

— Садитесь, рассказывайте!