Читать книгу "Как писать о любви - Ольга Соломатина"

Спешить медленно

Каждый раз, когда вам кажется, что работа могла бы пойти быстрее, вспомните, пожалуйста, историю, которую я вам сейчас расскажу. Иначе вам не избежать моей ошибки.

Однажды я попыталась за вечер дописать свой детективный роман.

– Не успеешь, смотри, сколько деталей провисло, – сказала редакторская часть меня.

– А мы сосредоточимся и хотя бы в черновом варианте добьем, – отбрыкивалась авантюрная творческая половина.

Поздним утром следующего дня обе части меня пришли к полному согласию – это была дурная затея. Но попытаться, я считаю, стоило. Это не я сказала, это писатель во мне не затихает ☺

Я отменила все встречи, отправила текст на печать. Через десять минут в принтере закончилась бумага. Я засунула в него какие-то мятые распечатки и пошла готовить обед.

Мятые распечатки оказались важными документами мужа.

Я села править текст в компе.

Паста сгорела.

Сердитый, но великодушный муж сделал заказ в «Деливери».

К ужину у меня стали болеть глаза, я только успевала отмечать, что нужно поправить, где перепроверить мотивы, но писательская часть меня с такой скоростью неслась к финалу, что править текст редакторская половина не успевала.

– Какие у тебя планы на вечер? – спросил муж, увидел ноутбук у меня на коленях, распечатку рукописи на его документах, разбросанную по всей комнате, и пошел смотреть корейский боевик про убийство в 117-м секторе.

В 11 ночи я готова была к нему присоединиться, но вместо этого пила на кухне холодное белое и вспоминала…

1 января в 8 утра я еду к маме за моими сыновьями по заледеневшей Тверской. Машины движутся медленно и аккуратно, как во сне. Перед площадью Белорусского вокзала светофор переключается, и все три автомобиля заранее медленно, чтобы не уйти в занос, притормаживают, ждут. И только четвертый автомобиль на минимальной скорости продолжает движение на красный.

И, как в замедленной съемке, в бок ему так же неспешно въезжает другой автомобиль, который ждал и тронулся, когда его красный только переключался.

Я слушаю «Реквием» Моцарта. Водители выходят и удивленно смотрят на вмятины и друг на друга. Падает снег. Включается мой зеленый.

В этот момент я придумала сюжет. Мурашки пробежали по коже, когда я поняла, чем все закончится.

Лет семь уже прошло. Или восемь. А я все еще не пишу. Вздохнула и правила текст до 6 утра.

Ясное дело, я за один день ничего сделать не успела. А самое подозрительное – мне нравится текст. Мда…

Как же на следующий день у меня болели спина и шея от перенапряжения… Конечно, я за день не успела даже толком обдумать текст. Дописываю до сих пор. Иногда думаю: можно я так и останусь теоретиком от литературы?

Поиск своего голоса может занять время

Творчество лечит и питает. Ученые измерили и доказали: когда начинаешь рисовать, то и пишется легче, а игра на фортепиано улучшает речь – и ты начинаешь рассказывать истории не хуже Аркадия Райкина. То есть занятия одним видом творчества помогают раскрыться в других и освободиться. Но одно дело – знать и читать, другое – пережить это на себе. Временами я с огромным трудом через сопротивление силой в 12 баллов двигаюсь с помощью творчества к себе. Рассказываю как есть.

– Расскажи мне о себе! Протанцуй свой характер, свою судьбу. Покажи мне, какая ты настоящая!

Протанцевать себя, раскрыться требует Оксана, мой преподаватель танцев. Я отказываюсь. У меня веские причины прятаться.

Нет доверия.

Нет понимания, зачем это нужно – раскрываться?

Робость.

Я не понимаю, как можно показать себя.

И зачем?

И кому это нужно?

Кому интересно?

Это опасно.

Это бессмысленно.

Это нескромно.

Дерзко.

Агрессивно.

– Иди ко мне, просто иди вперед, – зовет Оксаночка.

Я не могу! Звучит глупо, знаю, но я не могу взять и легко пойти навстречу преподавателю. Я легко и даже с азартом иду назад, отступаю, ускользаю, но, когда делаю шаг вперед, настроение портится, накрывает тревога. Я замираю и уже готова сбежать.

И вдруг я не к месту начинаю говорить о младшем сыне и его потерянных волосах. Когда Даниле исполнилось пять, у него за неделю исчезли все волосы. Ничего страшного – алопеция, безобидное, малопонятное врачам аутоиммунное заболевание. Когда я признаюсь, что скучаю по его локонам, что до сих пор, хотя головой все понимаю, чувствую себя виноватой, плохой матерью, я могу сделать первый уверенный шаг навстречу преподавателю. «Ведь у детей хороших матерей волосы в одночасье не выпадают», – говорю я почти шепотом, когда подхожу к ней близко-близко, и начинаю плакать. Вместе со слезами уходит столько грусти, столько вины, и я впервые могу в танце идти вперед и смотреть в глаза. Я могу пройти через свою злость от бессилия, поднять к сердцу и опустить руки, тяжелые от печали, и примириться. Что было, то было. Я протанцовываю печальную страницу из своей жизни, как старухи, импровизируя фламенко, протанцовывают свои годы. И мне становится немного легче. Шаг навстречу к себе.

На следующий день после танцев я встречаюсь с автором, которому помогаю писать книгу. Мы давно знакомы, и я больше не покупаюсь на импозантный внешний вид: дон Корлеоне в молодые годы, итальянские костюмы на заказ и лакированные узкие носки, трехдневная щетина, прищур, как у лоцмана корабля под пиратским флагом, высочайшие требования во всем. Когда увидела Диму впервые, я подумала: «Да к нему подойти и заговорить страшно! Наверняка каждая девушка пытается соблазнить, так он хорош. Наверное, поэтому ему нужно держаться холодно? Он думает, что, только если держать огромную дистанцию, мы сможем работать вместе?!» Таким было мое первое впечатление.

Но теперь мы давно знакомы, и я знаю, что импозантный внешний вид – это только амбразура, а за ней скрывается мягкий, порядочный человек с простыми и близкими мне ценностями, отличный муж и папа двух мальчишек-погодок, который любит проводить с детьми выходные. Пока мы не стали работать над книгой, я даже не догадывалась, насколько же Дима правильный человек, насколько искренне он выкладывается на работе, а не пускает пыль в глаза, как многие топ-менеджеры.

И вот я иду под дождем после нашего общения по скайпу, измеряю кедами асфальт и думаю: если его внешний вид – защита, которая скрывает доброго, порядочного человека, то что же скрываю я? Почему мне так трудно раскрыться в танце, показать себя настоящую? Спасибо стендапу, мне дали обратную связь, и я услышала, что моя внешность располагает, мне веришь. Вот почему у меня на улице все время спрашивают дорогу, а я иногда отправляю не совсем в правильную сторону, ведь неудобно признаться, что и я не знаю, как пройти, сорри! Что же скрываю я, иду вот и думаю. Острый язык? Любовь провоцировать и вызывать сильные чувства? Что скрываете вы от других, когда есть желание, но вы отказываете себе в творчестве?