Читать книгу "Аскольдова могила - Михаил Загоскин"

— Где нам, государь, знать об этом, — отвечал Тороп, поклонясь в пояс, — мы люди темные. Вот твоя милость, дело другое: ты на том стоишь.

— А ты на чем стоишь, дурацкое чучело? Чтоб чужого вина хлебнуть да песенку спеть!

— Вестимо, батюшка.

— Так что ж ты молчишь? Затяни, да смотри — повеселее!

— Э, братец, — вскричал Якун, — знаешь ли что? Мне помнится, ты певал препотешную песенку про одного старого срамца, которого молодые ребята называли услужливым, а отцы и матери вчастую поколачивали.

— Да, да, — вскричал Стемид, — спой нам эту песню, а Вышата подтянет: говорят, у него голос презвонкий!

Ключник понаморщился.

— Неправда, — сказал он, — у меня вовсе нет голоса.

— Что ты, дедушка! — продолжал насмешник Стемид. — А помнишь, как близ села Предиславина ты попался в передел к молодым горожанам да как они приняли тебя в две дубины, так ты поднял такой рев, что за Днепром было слышно.

— Полно, Стемидушка! Ну кто твоим сказкам поверит? Ведь уж все знают, что коли ты примешься лгать, так с тобой и грек не схватывайся.

— Ну вот еще, запирайся! Да тебя и выручал-то Фрелаф. Эй, Фрелаф, ведь, кажется, при тебе в прошлом лете попотчевали Вышату дубьем?.. Ну помнишь, близ леса Предиславина, на Лыбеди?

— Неправда, — сказал варяг, — ты лжешь: я ничего не помню!

— Ой ли? Ну, брат, коротка же у тебя память! Кажись, как бы забыть: ведь и тебе вместе с ним порядком досталось.

— Что, что? — закричал варяг. — Не верьте, братцы, этому пострелу! Не правда, одного Вышату поколотили, а я и меча из ножен не вынимал!

Все гости засмеялись.

— Эх, Фрелафушка, — сказал ключник, стараясь скрыть свою досаду, — поменьше бы тебе пить: не знаешь сам, что говоришь.

— Да полноте, ребята! — прервал Простен. — Кто старое вспомянет, тому глаз вон. Ну-ка, Торопушка, спой нам что-нибудь в честь Услада, так и мы тебе подтянем.

— Да уж не поздно ли, господа честные? — сказал Тороп, почесывая в голове. — Мне еще надо сегодня побывать на месте Угорском — не близко отсюда. Если я и теперь пойду, — продолжал он, поглядев на Всеслава, — так вряд ли добреду туда к полуночи.

— Вот еще что вздумал! — вскричал Остромир. — Благо мы тебя заманили, а отсюда уж не выпустим.

— Да, да, — подхватил Простен, — оставайся с нами! Вина и меду пей сколько хочешь, а потешишь нас вдоволь, так мы тебе ногаты[63] по две или по три с брата дадим.

— Что делать, молодцы, — видно, быть по-вашему: не пойду сегодня! А если кому надо идти безотменно такую аль так мешкать нечего: поздненько становится.

— Куда ты, Всеслав? — спросил Стемид своего приятеля который встал из-за стола.

— Мне что-то нездоровится.

— И подлинно: смотри, как ты побледнел; да и глаза-то у тебя вовсе не людские. Ступай, добро! В полночь я отправлюсь за тебя на стражу.

Всеслав вышел вон из терема.

— Что он, прихварывает, что ль? — спросил Вышата стремянного. — Или ему скучно в нашей беседе?

— Нет, он в самом деле что-то захилел.

— Так он пошел домой?

— А то куда же?

— Что ж он поворотил направо? — продолжал Вышата, смотря в окно. — Ведь ему надо идти налево: направо-то дорога к Днепру.

— Видно, хочет прогуляться.

— Поздненько же он гуляет! — заметил с лукавою усмешкою Вышата. — Прощайте-ка, ребятушки! — продолжал он, вставая. — Пора и мне, старику, на боковую.

— Ступай, дедушка! — закричал Фрелаф. — Да пришли нам еще медку из княжеского погреба. Что скупиться-то, ведь не твое добро!

— Хорошо, хорошо! — сказал ключник, торопясь выйти из терема.

III

В обыкновенный день давно бы уже все жители киевские покоились глубоким сном и один однообразный крик ночных сторожей прерывал бы общее молчание, но в праздник Услада во многих домах почти всю ночь проводили в забавах и пировании; и когда Всеслав вышел на улицу, то в редком доме не светился еще огонек — везде раздавались песни и радостные восклицания, а в тереме, где веселились его товарищи, загремел нескладный хор в честь Услада и веселый припев:

Чтоб целый год прожить без горя, Станем пить в Усладов день

повторялся двадцатью различными голосами. В числе их легко можно было отличить охриплый бас Фрелафа, который, желая доказать, что он владеет еще языком, ревел и вопил изо всей мочи.

Когда Всеслав миновал урочище, известное ныне под названием Крещатика, то сцена совершенно переменилась. По всему крутому берегу Днепра, до самого места Угорского, тянулись одни заборы и только изредка попадались рыбачьи хижины и обширные амбары для склада пойманной рыбы и привозимых по Днепру товаров. Усеянные звездами небеса были так ясны, воздух так чист и прозрачен, что, несмотря на отсутствие луны, Всеслав мог без труда различать все близкие предметы. Внизу, у самых ног его, расстилался черною лентою широкий Днепр, тысяча ярких звезд то тихо покачивались и трепетали на спокойных волнах его, то играли и резвились в быстрых струях, когда полуночный ветерок наморщивал гладкую поверхность реки; вдали за Днепром шумело в берегах своих Долобское озеро. Тут вспомнил Всеслав рассказ Торопа, и вдруг что-то похожее на тихий отдаленный стон долетело до его слуха. По всем членам юноши пробежал невольный трепет, он стал прислушиваться: не ревет ли озеро, не вопит ли на берегу его утопленница?.. Нет, это стонет филин и шепчет ветерок, пробираясь сквозь частый тростник топких берегов Долобского озера. Всеслав идет далее. Вон вправо, позади его, на вершине Кучинской горы белеются высокие терема Богомилова дома; в одном из них мелькает огонь: не спит еще верховный жрец Перуна! Вот встает перед ним, как грозный исполин с поникшею главою, высокий песчаный утес; вот чернеются развалины христианского храма; вот и место Угорское, и кто-то на самом краю утеса стоит неподвижный и вперил свои очи в земляную насыпь, поросшую густой травою. Над кем насыпан ты, древний курган? Кто тот, чьи кости покоятся в тебе, уединенная могила? Ах, он некогда владел великим Киевом; его удалая дружина пенила веслами широкий Днепр, была грозою знаменитой Византии: это — могила храброго и злополучного Аскольда.

Вот уже Всеслав недалеко от того места, где ожидал его таинственный незнакомец. Как пойманная пташечка бьется и трепещет в своей клетке, так билось и трепетало сердце в груди юноши. Нетерпеливое ожидание, надежда и какой-то страх попеременно то обдавали его холодом, то быстрым огнем протекали по его жилам. Еще несколько шагов — и он подле того, кто знает его родителей, еще несколько минут — и безвестный сирота, быть может, назовет себя именем, которым гордится земля Русская. В ту самую минуту, как он поравнялся с развалинами христианского храма, послышался ему тихий шорох; потом раздались шаги многих людей, поспешно идущих. Он остановился.