Читать книгу "Мы все из Бюллербю - Астрид Линдгрен"

— Что вы делаете? Зачем вы её бьёте? — закричал он.

— Ты с ума сошёл! Никто её не бьёт! — сказала я. — Если хочешь знать, мы разговариваем с ней спокойно и ласково.

— Смотрите у меня! — пригрозил Улле. — Пусть делает что хочет, тогда она не будет плакать.

Конечно, Улле лучше знал, как надо обращаться с Черстин. Всё-таки это была его сестрёнка. Поэтому мы разрешили ей стоять. Я тащила коляску, а Анна бежала рядом и поддерживала Черстин, чтобы она не упала. Так мы доехали до канавы. Черстин увидела канаву и вылезла из коляски.

— Подожди, давай посмотрим, что она хочет, — сказала Анна.

И мы стали смотреть. Почему-то считается, будто маленькие дети не умеет быстро бегать. Это ошибка. Маленький ребёнок, если захочет, может бежать быстрее зайца. По крайней мере, наша Черстин. Мы и глазом не успели моргнуть, как она оказалась возле канавы. Там она споткнулась и упала головой в воду. И хотя Улле сказал нам, чтобы мы разрешали Черстин делать всё, что угодно, даже лежать в канаве, мы её оттуда вытащили. Она была вся мокрая, громко плакала и сердито смотрела на нас, точно мы были виноваты, что она свалилась в канаву. Но мы по-прежнему разговаривали с ней спокойно и ласково, посадили её в коляску и повезли домой переодеваться. Она громко плакала. Улле ужасно рассердился, когда увидел мокрую Черстин.

— Что вы с ней сделали?! — заорал он. — Вы хотели её утопить?

Тогда Анна сказала, что он должен быть терпеливым и разговаривать с нами спокойно и ласково, потому мы тоже ещё дети, хотя и большие.

А Черстин подошла к Улле, обхватила его ноги и рыдала так безутешно, будто мы с Анной и вправду хотели её утопить.

Улле помог нам найти для Черстин чистое платьице и снова убежал в хлев.

— Посадите её сначала на горшок, а потом переоденьте, — сказал он перед уходом.

Хотела бы я знать, попробовал ли он сам хоть раз посадить Черстин на горшок. Было бы интересно посмотреть, как это у него получится. Мы с Анной старались изо всех сил, но у нас ничего не получилось. Черстин сделалась негнущаяся, как палка, и орала во всё горло.

— Вот глупый ребёнок! — воскликнула я, но тут же вспомнила, что так нельзя разговаривать с маленькими детьми.

Поскольку нам не удалось посадить Черстин на горшок, мы начали её переодевать. Я держала её на руках, а Анна натягивала на неё сухое бельё. Черстин извивалась, как угорь, и громко плакала. На это у нас ушло полчаса. После переодевания мы с Анной сели отдохнуть. Пока мы отдыхали, Черстин перестала плакать, залезла под кухонный стол и пустила там лужу. Потом она вылезла оттуда и сдёрнула со стола клеёнку с чашками. Чашки, конечно, разбились.

— Противная девчонка! — сказала Анна как можно спокойней и ласковей.

Она вытерла лужу и собрала осколки, а я сняла с Черстин мокрые штанишки. Пока я искала чистые штанишки, Черстин убежала на улицу. Мы догнали её возле хлева. Улле высунул голову и закричал:

— Вы что, спятили? Почему вы позволяете ей ходить без штанов?

— А мы и не позволяем! — ответила Анна. — Если хочешь знать, она у нас разрешения не спрашивала.

Мы втащили Черстин в дом и надели на неё сухие штанишки, несмотря на то, что она всё время извивалась и орала.

— Пожалуйста… будь… паинькой… — говорила Анна почти спокойно и ласково.

Мы надели на Черстин самое нарядное платьице, потому что другого не нашли. Оно было очень хорошенькое, со складочками и оборочками.

— Смотри не запачкай платьице! — сказала я Черстин, хотя она явно не понимала, что ей говорят.

Она тут же подбежала к печке и выпачкалась в золе. Мы отряхнули золу, но платье стало уже не таким белым. Черстин очень смеялась, пока мы её чистили. Она думала, что мы с ней играем.

— Двенадцать часов! — вдруг сказала Анна. — Пора её кормить.

Мы разогрели шпинат, который стоял в кастрюльке на плите, потом я посадила Черстин на колени, и Анна начала её кормить. Черстин сама широко-широко раскрывала рот. Анна сказала:

— А всё-таки она очень хорошая девочка!

В ответ на это Черстин так толкнула ложку, что шпинат полетел мне прямо в глаза. Анна от смеха чуть не выронила тарелку. Я даже немного обиделась на неё. Черстин тоже смеялась, хотя она, конечно, не понимала, над чем смеётся Анна. Она-то считала, что так и надо, чтобы шпинат попадал людям в глаза.

Когда Черстин наелась, она стиснула зубы и стала отталкивать ложку. Остатки шпината вылились ей на платье. Потом она пила компот. Теперь нарядное платьице Черстин было не узнать — из белого оно стало пёстрым.

— Как хорошо, что после обеда она будет спать! — сказала Анна.

— Да, очень, — вздохнула я.

С большим трудом мы снова раздели Черстин и натянули на неё ночную рубашечку. На это ушли наши последние силы.

— Если кому и нужно сейчас поспать, так это нам, — сказала я Анне.

Мы уложили Черстин в кроватку, которая стояла в комнате рядом с кухней, и вышли, притворив за собой дверь. Черстин начала плакать. Сперва мы делали вид, что ничего не слышим, но она плакала всё громче и громче. Наконец Анна просунула голову в дверь и крикнула:

— Сейчас же замолчи, противная девчонка!

Всем известно, что с детьми надо говорить спокойно и ласково, но иногда это не получается. Хотя, конечно, газеты правы — дети становятся несносными, если на них кричат. Во всяком случае, наша Черстин. Она просто зашлась от визга. Мы побежали к ней. Она обрадовалась и стала прыгать в кроватке.

Мы снова уложили её и попытались завернуть в одеяло. Черстин мигом его скинула. Когда она скинула одеяло в десятый раз, мы перестали её заворачивать, а сказали спокойно и ласково:

— Надо спать, Черстин! — и вышли из комнаты.

Черстин завопила благим матом.

— Пусть себе кричит, — сказала Анна. — Я больше не пойду к ней.

Мы сели за кухонный стол и попытались разговаривать. Но у нас ничего не получилось, потому что Черстин кричала всё громче и громче. От её крика нас прошибал холодный пот. Иногда она на несколько секунд замолкала, словно собиралась с силами.

— Может, у неё что-нибудь болит? — испугалась я.

— Наверно, у неё болит живот! — сказала Анна. — Вдруг это аппендицит?

Мы опять побежали к Черстин. Она стояла в кроватке, и глаза у неё были полны слёз. Увидев нас, она запрыгала и засмеялась.

— Ничего у неё не болит! — сердито сказала Анна. — Ни живот, ни голова! Идём!

Мы закрыли дверь, уселись за стол, и от крика Черстин нас снова начал прошибать холодный пот. Но неожиданно в комнате Черстин воцарилась тишина.