Читать книгу "Дело о сорока разбойниках - Юлия Нелидова"

– Господи боже, кто тебя привез? – проронил Иван Несторович. Но текинец не понимал по-русски, он поднял перепачканное личико и заулыбался.

– Его никто не привез, он сам притопал, – объяснил Зубов. – Говорит, забрался в товарный вагон, спрятался за какими-то мешками, потом тарантасом с купцами… и приехал в Ташкент. Даудом зовут. Это по-нашему Давид, Давидка.

– Да как же он узнал, что я здесь? – недоумевал Иван Несторович, не предприняв ни единой попытки оторвать от себя ребенка – с таким волнующим ожиданием тот на него смотрел, что душа рвалась на части. А ведь об обещании-то он и позабыл вовсе.

– Язык до Киева доведет, Иван Несторович. Ну или до Ташкента. А что, правда вы ему новую руку обещали? Брешет юнец?

– Брешет, конечно, – отозвался фельдшер Афанасьев. – Где это видано, новую руку! Или вы ему протез изготовите?

Несколько долгих минут Иноземцев молчал, глядя на собравшуюся толпу, потом опять опустил голову и, ответив на улыбку мальчишки кивком, проговорил:

– Я занимался исследованиями электромагнитных волн, которые излучают мышцы при сокращении. Это подобно тем излучениям, которые производит сердце при его работе, но гораздо более слабые. Ведь человек – это большой проводник, а сердце – генератор тока. Человеческие токи можно поймать и записать с помощью гальванометра. Но потребуется мощный аппарат, более мощный, чем аппараты трансатлантических телеграфов. Если по всем правилам сшить нервы, сосуды, сухожилия, считать электромагнитные волны мускул живой плоти, попробовать их сообщить отрубленной руке покойника, тотчас после смерти помещенного в ледник, то можно будет говорить о попытке пересадки конечностей, об успешной попытке пересадки.

Докторов военного госпиталя трудно было удивить чем бы то ни было, но заявление Иноземцева произвело на них ошеломляющее впечатление. Все, за исключением текинского паренька и самого Иноземцева, застыли с поднятыми вверх бровями и открытыми ртами.

– Пересадка конечностей? Ну вы прямо-таки Косма и Дамиан в одном лице, Иван Несторович, – нашелся наконец восхищенный Зубов, – которые, было дело, отрезав ногу мертвому мавру, пришили ее белому – больному гангреной после ампутации.

– Андрей Михайлович, этот миф вполне объясняется. Не было ампутации, сухая гангрена излечилась сама собой, – возразил провизор Алексеев. – Я бы еще поверил в реплантацию, тут уж надобно особое мастерство хирурга, но чтобы пришить ногу или руку из ледника. Это уж!..

– Я провел довольно много операций на венах конечностей, – прервал аптекаря Иноземцев. – Моим учителем был господин Троянов. Он сам не раз выказывал идею трансплантаций частей тела. Мы пробовали пришивать пальцы. Но, увы, не имели успеха, палец отмирал, ибо организм считал его чужеродным, происходила реакция отторжения. Дело в том, что, кроме хорошо сшитых вен и нервов, надобно, чтобы совпадали электромагнитные волны живой плоти и плоти мертвой. Для этого нужно сообщить необходимое количество напряжения последней. Все дело в вычислениях импеданса и хорошем аппарате, способном снять точные показатели. И хорошей динамо-машине, которая сообщит ток отрубленной конечности.

Имел Иван Несторович одну удивительную особенность – в минуту нервного напряжения вдруг озвучивать удивительные идеи. Они будто бы и не приходили к нему ранее на ум, но на самом же деле Иноземцев и не замечал вовсе, как непрерывно вынашивал их глубоко в подсознании. А замыслы о трансплантациях с использованием электромагнитных токов не покидали его ум с самого знакомства с маленьким Даудом.

Увидев мальчика, он испытал страх, удивление, потемнение в глазах и невероятное сердцебиение, а следом – воодушевление и стойкую уверенность в возможности наконец произвести прорыв в пластической хирургии и открыть способ трансплантации не только кожи, но и частей тела.

Пробормотав слова извинения, Иноземцев не стал более терять времени, взял мальчика за руку и отправился к начальнику госпиталя.

Константин Карлович был человеком глубоко военным, предпочитающим в своем окружении видеть людей дисциплинированных, а Иван Несторович Иноземцев показался ему высокомерным выскочкой из Европы, пренебрегающим самым святым для солдата на белом свете – уставом. Мало того что позволил себе опоздать на целых два месяца, так нашумел своим переходом в магометанскую веру и вообще снискал славу чудака, а таких господин Майер в своем госпитале не терпел. Но выгнать Иноземцева он не мог. Ворчал на него втайне, но на большее не решался. Видите ли, работал с самим Пастером! Видите ли, является специалистом вакцинирования! И что с того? Никакого почтения, по-нашему «подобострастия», никакого лакейского угодничества, по-нашему стремления служить, ни взгляда заискивающего, то бишь скромного, ни оторопи перед большим начальником. Видите ли, холеру он победил! Да с ним на пару еще четыре человека пахали. Кладбища ночью он перерывал! Так не его, Батыршина была эта идея. И вообще «Станислава» ему зря дали, да еще сразу второго.

Иноземцев явился с текинским мальчиком, просить разрешения оставить того в госпитале в качестве пациента, подробно описал, для каких научных целей надобен этот ребенок, клялся, что вреда не причинит, что самим Трояновым был рекомендован на вступление в «Общество русских врачей», что множество операций провел в Обуховской больнице пластического характера.

Но Майер наотрез отказался, проявив чиновничью непреклонность и упрямство. Да еще и внутренне возликовал, что дал-таки отворот-поворот этому неприятному субъекту.

– Ведите его в свои апартаменты и там же вашими изысканиями занимайтесь. Здесь не научная лаборатория и не институт Пастера. Это, между прочим, Военный госпиталь! Без вашего уже пациента сто с лишним коек занимают гражданские, за неимением городской больницы. Подайте ходатайство на опекунство и носитесь с ним сколько угодно, а пациентом у меня он не будет. А чтобы вы на меня, Иван Несторович, обиды не держали, прямо скажу, что ничего у вас не выйдет. С рукой-то. Сколько я на своем веку рук оторванных перевидал, до последнего вздоха помнить буду, но ни один военный медик не смог обратно пришить ни одной. Ни одной, Иван Несторович. Пустое это – ваши затеи. Повредили вам басмачи, видать, ум прикладом, там, в Ахалтекинском, или голову напекло за Анхором. Не сочиняйте, будет вам. Тоже мне удумали.

Сказал и отвернулся, а потом неохотно добавил, через плечо бросив короткий пренебрежительный взгляд:

– И к градоначальнику ходить не смейте, он смеяться будет.

Но от этих слов Иван Несторович только еще большую уверенность в своих будущих начинаниях ощутил. Отвел мальчика в баню на угол улицы Ирджарской и Махрамского проспекта – лучшую, ибо содержал ее почтенный немец, чтоб уж наверняка отмыли всю текинскую пыль и паразитов вывели. А сам вернулся в дрожки-гитару и приказал ехать в книжную лавку, в надежде, что отыщет там хоть пару-тройку научных журналов али книгу какую по электромагнитным изысканиям. Нужно было собрать гальванометр, но не простой, а сверхчувствительный, такой, что сможет поймать очень малые по величине токи. А следом и генератор тока. В столице далекого от цивилизации Туркестанского генерал-губернаторства, увы, не было такого разнообразия альтернаторов, как в Париже. Ни об альтернаторе Ганца, ни о кольцевой машине Грамма здесь не слышали. Придется самому кустарничать. Или ждать посылку из Европы лет пять, если не все десять.