Читать книгу "По следам полка Игорева - Станислав Росовецкий"

– Спасибо тебе, боярин, – поклонился отрок и был таков.

– А ты давай домой, Настка, – приказал Севка-князёк. – И не вздумай из двора моего притон устраивать. Вернусь, прознаю что зазорное про тебя – вот увидишь, в следующую поездку запру твое гузно на железный замок.

Ничуть не устрашённая, молодка захихикала. Хотен не стал дослушивать княжеские тары-бары с рабынею, выехал наперёд отряда, под посольский значок, древко которого тут же отставил щегольски в его сторону молодой стяговник. Хотен и себе подбоченился, выпрямился в седле, потом, крякнув (ну и язычок у князька!), попытался вытянуть вверх шею. Проорал:

– Посольство от великих князей! Отворяй!

И тяжёлые, окованные ржавым железом створки Лядских ворот, закрытые по случаю военной годины, распахнулись.

Хотя хмель был у Севки-князька некрепким, зато держался долго. Они переправились уже через Днепр и вытянулись в цепочку по двое на лесной дороге, когда Хотен услыхал позади хлюпающие звуки: кто-то съехал на обочину и торопил коня, увязающего копытами в мокром после утреннего дождя песке. Оглянулся: это оказался Севка-князёк. Он заставил своего чалого конька выехать вровень с Хотеновым вороным, а тот, вынужденный рысить правыми ногами по битому шляху, а левыми по песку, возмущённо повернул к чалому оскаленную голову.

– Какой сердитый! А я чего? – бросил Севка-князёк непринужденно. – Я потешить хотел тебя, боярин, повеселить…

– Разве можно, рысью едучи, играть на гуслях? – удивился Хотен.

– На каких ещё гуслях? Я тебе хотел скоморошину новую рассказать. Нынче утром только перенял. Да и про тебя как раз. Суди сам: «Был старый муж, брадою сед, а телом млад, костью храбр, умом свершен…» Ну, едва ли про тебя, слишком уж хорош выходит старик… Дальше там тоже было складно так, утешно, да я не запомнил точно, скажу своими словами…

– А надо ли, княже? Дело у нас не шибко веселое…

– Для дела надо ещё до Чернигова доскакать. Да ты послушай, это про старого мужа и прекрасную девицу…

В общем, богатый старик к девице посватался, а она ему и говорит:

«О, безумный старик,Матерой материк!Коли возьмёшь за себя меня, прекрасную девицу,Храбрость твоя укротится,Седины твои пожелтеют,Тело твоё почернеет,И не угоден моей младости станешь,И красоте моей не утеха будешь.И тогда я, девица, от телесного распаленияВпаду в блудное преступлениеС молодым юношей,С молодцом хорошим,А не с тобою,С вонючею душою,С понурою свиньёю».Вот!

– Да, складно, согласен! А я тут при чём?

– Послушай дальше. Старец всё-таки просит девицу выйти за него. А она его честит: «Ах ты, старой смерд, жеравная шея…».

– То бишь журавлиная? – и расхохотался Хотен от всей души, даже слезу со щеки смахнул. – Нет, это не про меня…

– Да? «Жеравная шея, неколотая потылица, губа, как у сома, зубы щучьи, понурая свинья, раковые глаза, обвисшее гузно, опухшие пятки, синее брюхо, посконная борода, жёлтая седина, кислая простокваша, моржовая кожа, в воде варена, свиной пастух, костям бы твоим ломота, зубам щепота!» Старик всё же женился на ней, а прекрасная девица «как старому говорила, так над ним и сотворила. А он три года за ней по пятам бегал, да и удавился. Молодой девице честь и слава, а старому мужу каравай сала. А кто слушал, тому гривна, а кто не слушал, тому ожог в гузно, рассказчику калачик мягкой. Сей повести конец.

– …а рассказчик срамец», – подхватил Хотен. – Мягкий калачик я тебе, княже, пожалуй, найду, а вот гривну с тебя требовать не стану по бедности твоей. Как сталось, что выехал ты без оруженосца? Кто ж будет тебя кормить-поить, коней твоих чистить и обиходить?

– Помнишь тот год, когда Глебовичи вместе с половцами Киев разорили? Тогда и сгинул мой слуга, единственный, кроме меня, петух в моем курятнике. Остались мы в дворе сам-друг с последнею рабыней, через год принесла она в подоле, девку принесла, потом ещё одну, а потом и мальца, да и второго. Однако старшенький её мал всё-таки, чтобы брать его в поход слугою, тем более оруженосцем.

– Я и забыл – оруженосец как раз тебе, князь, без надобности. Ты же и оружия с собою не взял. Скажи мне, Бога ради, почему?

– А потому, боярин, что не желаю я людей убивать. Я поклялся, что не возьму в руки оружия. На поле той самой битвы поклялся, в которой ты, толстошеий бугай, прославился. Мы тогда с тобою по полной доле добычи получили от доброго князя Изяслава, дяди моего, а я ещё первую и последнюю в жизни своей волость.

– По-христиански, стало быть, решил ты жить, княже? Ну, удивил, не ожидал я от тебя. Говорят ведь про тебя, что живёшь, как скоморох, а весёлые…

– А весёлые, по-твоему, не христиане? И не думаю я, что надо быть обязательно образцовым христианином, чтобы отказаться убивать людей. Ладно, о христианстве успеем ещё поговорить, боярин. Я вижу, можно с тобою разговаривать: нрав у тебя полегче, чем мне помнился. Мне по душе пришлось, что ты не обиделся на скоморошину.

– Да с какой стати мне было обижаться, княже?

– А разве не женился ты недавно на молоденькой?

– Я и вправду женился на молоденькой, – нахмурился Хотен. – Да только много лет тому назад, когда и сам был ещё молод. За пару лет до той битвы на Руте, о которой ты вспомнил. Почти сразу же и овдовел я. Да так и остался я вдовцом, княже.

– Вот ведь люди! Поистине, языки без костей! Чего только не наплетут? Ну, тогда извини, боярин. А ты бы лучше называл меня Словишею, не князем. Не дай того Бог, попадём мы в полон к степнякам, заломят за меня как за князя несусветный выкуп, так и подохну в оковах.

Хотен перекрестился. Вот уж у кого поистине язык без костей! «Попадём в полон» – разве можно и заикаться о таком в день выезда? Ещё напророчит… Зато в беседе дорожное время быстрее летит, и вот уже повеяло речной свежестью с остающейся слева днепровской протоки Рудки. А вон и стены Песочного городка показались.

– Боярин! Посол! Хотен Незамайкович!

Он оглянулся. Молодой Неудача, выпучив глаза, показывал ему плеткой в конец цепочки. Хотен прищурился. Из-за изгиба дороги показался всадник с поводным конем, скачет, чуть ли не сталкивая дружинников в кусты, обочиной. Что такое? Опять гонец от великих князей? Однако, чем ближе оказывался всадник, тем больше отвисала у боярина челюсть. Ибо сперва узнал он своих коней, Буяна и Белонога, потом, на всаднике, едва ли не лучшие свои кафтан и ватолу, дорожный плащ, а уж шапку, точно, самую дорогую в сундуке, наконец… Да, несомненно, это была она, Прилепа, верхом на Буяне, покрытом клочьями пены.

– Что это там за явление Христа народу? – полюбопытствовал за спиною Хотена Севка-князёк.

Едва не влетев в круп Чернышу, Прилепа натянула поводья, бросила их, подбоченилась и закричала: