Читать книгу "Сокрушительный удар - Дик Фрэнсис"

— Джонас? — окликнул он меня, щурясь в потемках.

— Привет.

— Что, стоишь и куришь?

— Ага.

— Не хочешь заехать ко мне перекусить? Мой обед с Эдди и Марджи, разумеется, отменился сам собой, по молчаливому согласию сторон. Там, где я остановился на эту неделю, меня тоже не ждали. Если я вообще собираюсь есть, почему бы не поесть в компании?

— Ничего против не имею.

Паули остановился в пабе на окраине Ньюмаркета, где подавали поздние обеды специально для тех, кто возвращается с торгов. Уютный бар и столовая были полны знакомых лиц, и говорили о том же, о чем обычно говорят в таких компаниях.

Крепкий, коренастый Паули легко пробрался сквозь толпу. Было в нем нечто такое, что заставляло людей расступаться перед ним, точно воды Красного моря перед Моисеем. Его тотчас обслужили в баре, хотя рядом было много людей, которые ждали дольше, и я видел, что остальные не возмущались, а признавали его превосходство. Интересно, каково это — быть таким Паули, бессознательно источающим ощущение природной силы?

Мы ели копченую лососину и жареного фазана и пили «Шато-0-Бадон» урожая 1970 года. Вино выбирал я — Паули сказал, что американцы перепробовали все французские вина и он не исключение. Хотя он предпочитает бурбон.

— Все эти люди, — сказал он за кофе, указывая на столики, за которыми было полно народу, — тебя вроде как уважают.

— Тебе кажется.

— Да нет, правда.

Он предложил мне сигару из портсигара крокодиловой кожи с золотыми накладками. Сигара была гаванская. Паули глубоко затянулся, вздохнул и сказал, что единственная хорошая вещь, которая есть на Кубе, — это сигары и что теперь, когда в Штатах ввели запрет на экспорт с Кубы, жизнь там не стоит ломаного цента. Паули сказал, что затоварился кубинскими сигарами в Англии и, когда будет уезжать, припрячет в багаже сотенку-другую.

— Там, на автостоянке, ты был немного не в себе, — заметил он.

— Что, правда?

— Те мужики, которые стояли вокруг тебя, когда я вышел из ворот, — они что, твои приятели?

— Деловые партнеры.

Он сочувственно улыбнулся.

— Что, давят на тебя? А я ведь предупреждал!

— Предупреждал, — сказал я и улыбнулся в ответ. Паули взглянул на меня оценивающе.

— Похоже, на тебя не подействовало.

— Не подействовало.

— Ты поосторожней, приятель, — сказал он серьезно. — Вспомни, как тебя огрели в Аскоте.

— Те, что подкатили ко мне сегодня, сказали, что они этого не делали.

— То есть как? — удивился Паули.

— А вот так. Они заткнулись сразу, как это ляпнули. Впрочем, отчасти это действительно так: те люди, которые отобрали у меня Катафалка и пытались украсть Речного Бога, на скачках бывают нечасто. Я их раньше никогда не видел. Но, судя по всему, информацией их снабдили те, кого я видел сегодня.

— В смысле?

— Каждый из них знает часть того, что знали те двое.

— Что именно?

На его решительном лице отражалось внимание и искреннее желание помочь. Я рассказал ему о двухлетке, выбравшемся на шоссе, и о виски Криспина.

Паули был ошеломлен. Я сказал:

— Из тех, кто был сегодня, Джимини Белл знал о моем вывихе — ему не раз случалось видеть мой бандаж в раздевалке, когда мы оба были жокеями. Ронни Норт знал, что я купил Речного Бога, потому что сам мне его продал. Вик Винсент знал, что я держу у себя на конюшне транзитных лошадей. Любой из них мог знать, что у меня брат — алкоголик, я этого не скрываю. Все они были в Аскоте в тот день, когда я купил Катафалка. Разумеется, они при желании вполне могли поделиться информацией. Вся беда в том, что я не понимаю, к чему им это.

Паули аккуратно стряхнул полдюйма пепла, нагоревшего на кончике сигары, помолчал, потом не спеша произнес:

— Я тебе скажу, к чему им это.

— И к чему же?

— Чтобы заставить тебя сдаться.

— Чего? — Я расхохотался. — Да ты, наверно, шутишь!

Он пожал плечами:

— Вполне возможно. Сперва слегка вздуть. Ощутимо, но не настолько, чтобы ты обратился в полицию. Потом наделать пакостей. Петом начать угрожать. Либо ты присоединяешься к нам, либо...

— Так просто? — Я покачал головой:

— Не может быть.

— Почему же?

— Не такая уж я серьезная угроза для них. Зачем бы им так утруждаться?

Он откинулся на спинку стула, улыбаясь сквозь дым своей сигары.

— Слушай, приятель, неужели ты не знаешь золотого правила захватчика? Выбери самого сильного и раздави его. Тогда те, кто послабее, сразу присмиреют.

— Да, конечно, этот Вик хуже татарского нашествия, — согласился я, — но с чего ты взял, что я самый сильный?

— Ты себя недооцениваешь, приятель.

— Не пори ерунды.

Паули покачал головой.

— Я привык выносить суждения. Я сам решаю. Сам покупаю лошадей. Раз — и готово! — Он щелкнул пальцами. — И ошибаюсь я очень редко.

* * *

Бродячий цирк покинул Ньюмаркет в субботу после скачек.

К тому времени наши отношения с Виком ухудшились еще больше, хотя, казалось бы, хуже некуда. Он пять раз приказывал мне не принимать участия в торгах. Трое из этих годовиков мне и так были не нужны, а двух других я купил. Шайка ожесточилась настолько, что я всерьез начал избегать пустынных автостоянок.

К субботе Вик предупредил Константина, что я — неподходящая компания для Николя. Константин предупредил Николя, а Николь за ленчем в баре, ухмыляясь, предупредил меня.

Уилтон Янг приобрел еще трех годовичков за астрономические суммы. Файндейл сиял.

Константин делал вид, что его это ничуть не трогает, и сильно повеселел, когда его лошадь обошла лошадь Уилтона Янга в скачках на приз Цесаревича.

Эдди Инграм изъявил желание взять кобылку от Он-Сафари: он независимо от меня выяснил, что она в порядке, — но я уже успел сплавить ее другому клиенту и, увы, не испытал ни малейшего сожаления, сообщая об этом Эдди.

Так что с деловой точки зрения эта неделя была для меня на редкость удачной, несмотря на все угрозы Вика. И тем не менее, выехав на магистраль А-11, ведущую к Лондону, я вздохнул с облегчением.

Облегчение длилось недолго. Ровно до тех пор, пока я не свернул к деревне.

Деревня стояла на ушах. Все жители выбежали из домов, и улица была запружена машинами, велосипедами, детскими колясками и ребятней. Было десять минут девятого. Причина суматохи была ясна: впереди на фоне ночного неба полыхало зарево пожара. И я сразу понял, что это горит мой дом.