Читать книгу "Политическая антропология - Николай Крадин"

Был пересмотрен и вопрос о соотношении частной собственности и политогенеза. Прежде всего необходимо заметить, что открытия субстантивистских антропологов опровергли точку зрения Энгельса, согласно которой государственность возникает из необходимости защиты частной собственности. В предыдущем разделе данной главы было показано, что в первобытности развитие личной собственности сдерживалось различными перераспределительными механизмами, а повышение общественного статуса осуществлялось не напрямую – в зависимости от количества имущества, а опосредованно – через престиж и повышение социального статуса.

Более того, выяснилось, что сложная иерархическая организация власти возникла задолго до появления частной собственности. Изучая особенности политогенеза у самых различных народов Европы, Азии, Африки и Америки, целый ряд как отечественных, так и зарубежных историков и антропологов в период I960-1970-х годов пришел к мнению, что в ранних государствах частной собственности еще не существовало и только с формированием зрелых форм доиндустриальных обществ появляется институт частной собственности (А.И. Неусыхин, А.Я. Гуревич, Э. Сервис, A.M. Хазанов, X. Классен, П. Скальник, Л.С. Васильев, В.П. Илюшечкин и др.; подробнее см. гл. 4).

Возник вопрос, как определять уровень развития этих обществ. В западной науке догосударственные общества стало принято именовать вождествами, а появившуюся государственность – "архаическим", или "ранним", государством. Среди отечественных авторов длительное время была популярна концепция "дофеодального периода" А.И. Неусыхина, позднее большинство вышеупомянутых советских ученых и их последователей (некоторые не без влияния зарубежных коллег) приняли идею о необходимости выделения трех этапов:

* (1) предгосударственного общества, в котором большинство населения уже отстранено от управления обществом ("дофеодальное общество", "предклассовое общество", "военно-иерархические структуры", "протогосударство-чифдом", "вождество" и др.);

* (2) "раннего государства", знакомого с эксплуатацией, но не знающего частной собственности ("раннеклассовое общество", "раннефеодальное", "варварское" или "сословное" государство и проч.);

* (3) традиционное государство, знакомое с частной собственностью ("зрелое государство", "сословно-классовое общество" и т. д.).

Но если частная собственность появляется только на третьей из выделенных стадий, в период уже сложившегося доиндустриального государства, на основе чего тогда складываются отношения эксплуатации в ранней государственности? Этот вопрос был обстоятельно исследован Л.С. Васильевым (Васильев 1982; 1983). Васильев исходит из развиваемой им билинейной теории социальной эволюции. Он полагает (см., например, вышеприведенные цитаты), что западная цивилизация основывалась на частнособственнических отношениях, а государство являлось инструментом в рамках господствующего класса. На Востоке частная собственность была усеченной, подчиненной, а отчуждение прибавочного продукта осуществлялось на основе "ренты-налога". Опираясь на разработки антропологов-субстантивистов, Л.С. Васильев пришел к выводу, что "рента-налог" восходит по своей сути к редистрибутивным отношениям. Обладающий правом перераспределения политический лидер не является собственником средств производства. Однако он – в силу выполняемых должностных функций – распоряжается ими и может передоверять свои полномочия помощникам, руководителям структурных подразделений, старейшинам деревень.

Возникает хорошо известный специалистам феномен перекрывающих друг друга прав на землю: одна и та же земля принадлежит и обрабатывающему участок общиннику, и общине в целом, от имени которой ее распределяет старейшина, и региональному вождю, который стоит над верховным старейшиной и поручает ему делить эту землю, и, наконец, верховному собственнику, без согласия которого тоже обойтись невозможно… это явление обычно никого не смущало, ибо подтверждало то, что было нормой: земля не является частной собственностью, она принадлежит всем, но в строгом соответствии с той долей владения, власти над ней, которой реально располагал каждый из ее владельцев, снизу доверху (Васильев 1982: 83).

При этом складывается тенденция превращения регулярных подношений общинников в "ренту-налог", а общественных работ в отработочную повинность. Иными словами, речь идет о становлении феномена иерархического владения средствами производства в соответствии с занимаемым местом в общественной иерархии. Данное явление было предложено Л.С. Васильевым именовать термином "власть-собственность". В социобиологической подоснове данного процесса, по всей видимости, находятся потребности в установлении асимметричных иерархических связей, стабилизирующих сообщество как систему, территориальное поведение, а также индивидуальное стремление особей к доминированию (подробнее см. гл. 2).

Вследствие этого власть-собственность можно определить как феномен, дающий возможности перераспределения и использования человеком собственности (коллективной, государственной, общенародной и т. д.) в силу его должностной власти и статуса.

Власть-собственность была распространена не только в доиндустриальных обществах. Она существует во всех редистрибутивных обществах (т. е. в обществах, где главенствующим является не частная собственность и рыночная экономика, а перераспределение продуктов по вертикали). Она существует и в плановом индустриальном обществе, где именно причастность к власти, к каналам перераспределения, но не к собственности, дает человеку право на пользование и обладание теми или иными вещами или привилегиями.

Данная сторона института власти-собственности применительно к современным обществам хорошо была отражена М. Вселенским в его эссе о советской номенклатуре.

Главное в номенклатуре – власть. Не собственность, а власть. Буржуазия – класс имущий, а потому господствующий. Номенклатура – класс господствующий, а потому имущий. Капиталистические магнаты ни с кем не поделятся своими богатствами, но повседневное осуществление власти они охотно уступают профессиональным политикам. Номенклатурные чины – сами профессиональные политики и, даже когда это тактически нужно, боятся отдать крупицу власти своим же подставным лицам. Заведующий сектором ЦК спокойно относится к тому, что академик или видный писатель имеет больше денег и имущества, чем он сам, но никогда не позволит, чтобы тот ослушался его приказа (Восленский 1991: 113-114).

Стоит человеку оказаться исключенным из институтов власти, как он автоматически лишается всех былых привилегий и благ. Все, чем он был наделен при назначении на пост (дача, квартира, персональная автомашина, "вертушка", санатории и т. д.), становится для него недоступным (см., напр.: Афанасьев 1997: 183). Следовательно, отношение к собственности чиновника оказывается производным от власти, от того места, которое он занимает в официальной иерархии.

Тот факт, что имеющиеся в распоряжении блага не являются его собственными, подсознательно хорошо понимался представителями советской партноменклатуры.

Хотя завсектором будет занимать, как правило, из года в год одну и ту же дачу, он всегда помнит, что дача – не его… Иметь ее не принято, так же как и частную автомашину. Формального запрета нет, но это рассматривается как вольнодумство и как неуверенность в своем номенклатурном будущем (Вселенский 1991: 305).