Читать книгу "В пучине Русской Смуты - Максим Зарезин"

Пострадала от опричнины и семья Пожарских. Правда, Дмитрий Михайлович был далек от круга Гедеминовичей, а с Лыковым и вовсе конфликтовал по каким-то семейным причинам, но их политические пристрастия и антипатии совпадают. Князь был воспитан в консервативном духе, в духе исключительной роли в государстве аристократических фамилий. Дед Дмитрия Михайловича по матери— Иван Берсень в свое время обвинял Василия III в забвении традиций, стремлении править единолично, не советуясь с представителями старых боярских фамилий, за что был подвергнут опале, а затем в 1525 году казнен. (И это в те времена, когда казнь по политическим мотивам была исключительной редкостью.) Особняком стоит могучая фигура Скопина-Шуйского. Он по понятным причинам служил главной опорой царя Василия, но он ясно видел пороки и просчеты своего августейшего родственника и вряд ли был свободен от мысли, что трон куда больше подходит ему, чем дяде. В борьбе за власть Скопин мог опереться только на тех, кто выступал за порядок против сил хаоса — то есть на тех же княжат.

Отношения «антиопричников» с Шуйским вызывают разноречивые отзывы. Так весной 1609 года в своем донесении в Тушинский лагерь Лжедмитрия II перебежчик подьячий Чубаров сообщал о том, что «из бояр прямят государю Димитрию Ивановичу князь Борис Лыков, князь Иван Куракин, князь Василий да князь Андрей Голицын, да князь Иван Дмитриевич Хворостинин, а с ними дворяне, дети боярские и торговые люди, а сколько их человек и кто именно, того не упомнит». Р. Г. Скрынников, указывая на то, что Василий Шуйский опасался своего популярного племянника Михаила Скопина-Шуйского, которого многие прочили на престол, отмечает следующий многозначительный, по его мнению, факт: после занятия Александровской Слободы отрядами Скопина осенью 1609 года царь отправил туда своих главных «ушников» (доносчиков) — бояр Ивана Куракина и Бориса Лыкова.

Представить князей в роли соглядатаев Василия Шуйского так же трудно, как и поверить очевидному навету о симпатиях Андрея Голицына и других бояр к Тушинскому вору. Летописец же свидетельствует о том, что Скопин-Шуйский приезду Бориса Лыкова и Ивана Куракина «рад бысть и нача с ними промышляти о государевом деле и о земском». Это была встреча военачальников со своим главнокомандующим. «Под главным начальством Скопина начали воеводы очищать от врагов подмосковные города и дороги и подвигаться к самой Москве». Очевидно, что в Александровской Слободе обсуждались весьма серьезные вопросы, которые обычно затрагиваются в беседе с доверенными людьми, но никак не с «ушниками». Сам Р. Г. Скрынников в другой своей работе отмечает, что Голицыны и Куракины, равно как и Воротынский, считавшие царя Василия своим ставленником, держались с ним независимо, почти вызывающе. Какое уж тут «ушничанье»…

Да и чем мог осчастливить родовитых вельмож скупой неудачливый старикан Шуйский. Каждый из княжат имел не меньше прав на шапку Мономаха, чем царь Василий. Их легче представить «ушниками» Михайлы Скопина, чем его дяди. Вместе с тем, пока власти Шуйского угрожали всевозможные «воры» — Болотников, царевич Петр, Тушинский «царик» — княжата не жалели сил и рисковали жизнью, чтобы защитить государство и его правительство. Они отступились от Василия, только когда он окончательно лишился поддержки в обществе и когда появился легитимный монархический претендент на престол — польский королевич Владислав.

Заклятые соратники

Теперь мы имеем совершенно ясное представление о том, по какой линии проходит раздел между сподвижниками многочисленных «воров» и сторонниками государственного порядка. С одной стороны — княжата, потомки тех, кто в годы опричнины служил в земщине, кто больше страдал от репрессивного режима, кто был в немилости у Годунова, с другой — сыновья опричников или деятелей Государева двора, представители тех родов, кого привечал царь Борис. Нельзя сказать, чтобы это разделение игнорировали историки, в частности довольно много места уделил ему С. Ф. Платонов, отмечавший что в Тушинском стане мы также находим «среду, которая первенствовала в московском дворце в эпоху опричнины и могла назваться новою дворцовую знатью в противоположность прежней родовой знати». Но не со всеми выводами С. Ф. Платонова можно согласиться. Историк настойчиво проводит мысль о реакционном княжеско-олигархическом характере правительства Шуйского, что подразумевает единство направления мысли и действия нового государя и представителей аристократических родов. «Царь Василий говорил и думал, что восстанавливает старую династию и старый порядок своих прародителей „великих государей“. Старый порядок он понимал так, как понимали люди его круга — родовитая знать, княжата, задавленные опричниной и теперь поднявшие свою голову…».

Правда, когда речь заходит о конкретных деяниях правительства Шуйского, в суждениях историка обнаруживаются очевидные противоречия. С. Ф. Платонов отмечает, что «восставая против добровольного холопства, запрещая крестьянский выход, назначая наказание за прием беглых владельческих людей… правительство обнаруживало слишком консервативное настроение», которое выражалось в том, что «крепостной порядок не только оставался в прежней силе, но получал в законе еще большую определенность и непреложность». Однако мы знаем, что крупные землевладельцы в лице княжат не стремились к развитию крепостнических порядков, ущемлявших интересы латифундистов. Платонов пытается примирить эти противоречия, замечая, что в лице правительства Шуйского «побеждала политическая реакция, руководимая княжатами, и общественный консерватизм, представляемый землевладельческими группами населения». Таким образом, правительство царя Василия предстает пред нами двуликим Янусом: его хозяйственные законоположения обусловлены заботой о мелком служилом люде, а политические действия продиктованы интересами княжат-олигархов.

Определяя характер царствования Шуйского, С. Ф. Платонов совершает серьезную ошибку, настаивая на общности родовитой знати, княжат, задавленных опричниной, и царя Василия. Шуйские принадлежали к фамилиям, которые вовсе не бедствовали, а, напротив, — преуспевали в условиях опричного режима. Отец будущего царя Иван Андреевич Шуйский хотя и прослужил в опричнине год-полтора, но занимал там ведущее положение. В апреле 1572 года он сопровождал Грозного в Новгород как первый боярин «из опришнины». Брат Василия Дмитрий Иванович Шуйский был женат на дочери Малюты Скуратова. (Реальный Василий Шуйский в отличие от персонажа пушкинской драмы вряд ли стал попрекать Годунова родством с Малютой: его родной брат также приходился опричному палачу зятем). И после роспуска опричнины Шуйские пользовались расположением Грозного. Из княжеской верхушки только братья Василий, Дмитрий и Андрей Шуйские сподобились чести присутствовать на свадьбе Грозного с Анной Васильчиковой в 1574 году. Во время короткого эпизода с «воцарением» Симеона Бекбулатовича Василия и Андрея взяли на службу в государев удел Ивашки Московского, а их дядя Иван Петрович Шуйский стоял во главе удельной Думы. С упразднением Симеонова царства был восстановлен государев двор, где наибольшую прослойку «дворовых» составляли Шуйские и опричники Трубецкие.