Читать книгу "Невероятный медовый месяц - Барбара Картленд"

Когда однажды герцог на короткое время снова пришел в себя, он услышал непонятную ему пока беседу.

— Ну, как он, Тур? — спросил женский голос, и у герцога создалось впечатление, что он знает, чей это голос. А потом он узнал голос Тура, своего камердинера.

— Лучше, ваша светлость, заметно лучше. И впервые спал глубоко и спокойно. Я обмыл и побрил его, а он даже не пошевелился.

— Доктор заходил, пока я спала? — с беспокойством спросил женский голос.

— Да, заходил, ваша светлость, и остался доволен состоянием раны. Он сказал, что за больным имеется прекрасный уход и что выздоровление идет довольно быстро, — бодрым тоном ответил камердинер.

— Вам бы следовало разбудить меня, Тур. Я хотела переговорить с доктором, — сказала женщина, вздохнув с облегчением.

— Вам тоже надо иногда поспать, ваша Светлость, — настойчиво произнес Тур. — Вы не можете сутками не ложиться. Не дай Бог еще вы заболеете!

— Я в полном порядке, Тур, — заверила его женщина, — не стоит беспокоиться о моем здоровье, у нас и так есть, о чем тревожиться.

— Вы обязаны думать и о себе, ваша светлость, — назидательным тоном произнес камердинер. — Вы же знаете, что без вашей помощи мне не обойтись, особенно когда больной в беспокойном состоянии. Вспомните, что было вчера.

— Да, вы правы, Тур, я позабочусь и о себе. А пока, прошу вас, побудьте еще немного с его светлостью. Сейчас придет мистер Лабушер, и мне нужно с ним поговорить, — попросила женщина.

— Да, ваша светлость, разумеется, а потом вам бы не помешало немного прогуляться на свежем воздухе, — в голосе Тура слышалась забота.

— Я выйду в сад. Вы позовете меня, если его светлость проснется или начнет вести себя беспокойно, — заявила женщина.

— Я сделаю все, что вы прикажете, ваша светлость, — пообещал слуга.

— Спасибо, Тур, — поблагодарила женщина, и герцог услышал тихий звук удаляющихся шагов.

Он пытался понять, о чем шел разговор, однако усталость снова одолела его, и он не стал тратить силы на бесполезные догадки… Вскоре он опять заснул.

Антония ждала Генри Лабушера в гостиной.

Она знала, что герцог, придя в себя, найдет довольно странным ее дружбу с журналистом. Но так уж получилось, что Генри Лабушер стал ее единственным другом в Париже.

В то время когда происходили описываемые события, Генри Лабушер владел двадцатью пятью процентами акций лондонской газеты «Дейли ньюс»и сам себя назначил ее представителем в парижском филиале.

Англичанин, среди предков которого имелись гугеноты, Лэбби — как его называли друзья — отличался сильным и неуступчивым характером. Многие относились к нему не очень дружелюбно, а кое-кто даже питал к нему ненависть за острые и едкие статьи, но он, кроме журналистики, занимаясь множеством других дел, ни на что не обращал внимания.

Остряк, циник по натуре, довольно удачливый театральный импресарио и неплохой дипломат — во всех этих ролях он чувствовал себя прекрасно и в 1865 году был даже избран в британский парламент от радикалов и республиканцев.

Однако, унаследовав двести пятьдесят тысяч фунтов, он потерял место в парламенте, поэтому вскоре посвятил себя журналистике и издательскому делу, заботясь об увеличении тиража «Дейли ньюс»и получении прибыли.

Как только до него дошли слухи о состоявшейся в Булонском лесу дуэли, он немедленно явился в особняк на Елисейских полях в надежде взять интервью у участника поединка. Но вместо герцога к нему вышла герцогиня с лицом белым как мел, которая, совершенно не таясь, сообщила ему, что жизнь герцога в опасности. При этом она умоляла его не предавать гласности данное известие.

Генри Лабушер, закоренелый холостяк, повеса и развратник, знающий женщин, как мало кто, нашел глаза Антонии — молящие и тревожные — совершенно неотразимыми.

Он не только пообещал герцогине сохранить в тайне обстоятельства дуэли, но и за несколько дней ухитрился войти к ней в доверие, сделался ее другом, доверенным лицом и советчиком, к которому она постоянно обращалась, тем более что ей больше обратиться было не к кому.

Именно Генри Лабушер постоянно держал ее в курсе стремительно развивавшихся событий, которые в это время происходили в Париже.

Поначалу, когда в городе царило общее ожидание, что вот-вот вспыхнет война, возбужденные парижане продолжали веселиться, не допуская даже мысли о том, что их развлечениям вскоре наступит конец. Все грезили о торжестве французского оружия и громких победах доблестных французских армий.

28 июля император принял на себя верховное командование войсками. При этом он ни на мгновение не забывал напутствия императрицы: «Луи, исполни свой долг до конца!» Эти слова сопровождали его в походе, придавая бодрости и силы духа, но не помогли побороть недуг.

Проезжая через Мец, император страдал от постоянных болей, вызванных камнями в мочевом пузыре, и на большинство своих генералов произвел впечатление человека, обессилевшего и изнуренного болезнью.

По ту сторону Рейна французов ждала четырехсоттысячная прусская армия в полной боевой готовности, поддерживаемая огнем тысячи четырехсот орудий. В то же время Луи Наполеону удалось собрать под свои знамена всего двести пятьдесят тысяч солдат.

Стратегический план императора предполагал стремительное передвижение вперед, в глубь прусских территорий, чтобы таким образом вовлечь в войну против Пруссии южные немецкие княжества, а в конце концов — и нерешительных австрийцев.

Нарядные мундиры французской армии, радостные звуки фанфар, самоуверенность офицеров-франтов с щеголеватыми бородками-эспаньолками, которые все они носили в знак расположения к своему императору, — все это разительно отличалось от образа прусского солдата, презирающего всякую показуху.

2 августа французы заняли Саарбрюккен, вытеснив оттуда немногочисленные прусские авангардные части, и весь Париж возликовал по поводу этой первой победы.

На Парижской фондовой бирже была зачитана телеграмма, в которой сообщалось о взятии в плен немецкого кронпринца. При этом известии знаменитый тенор забрался на крышу омнибуса и спел «Марсельезу».

Генри Лабушер поведал Антонии о диких ликованиях на улицах Парижа.

Сама она ничего не видела и не слышала, ухаживая за мечущимся в бреду супругом, у которого началась жестокая лихорадка после того, как из раны в груди была извлечена пуля.

Поначалу Антония не слишком-то интересовалась новостями, и, хотя благодарила мистера Лабушера за то, что он навещал ее, она в то же время деликатно давала ему понять, что может уделить ему лишь несколько минут.

Все ее мысли были о прикованном к постели муже.

Однако спустя неделю, когда герцог, несмотря на то что рана заживала, все еще не приходил в сознание, она поняла, что не должна игнорировать события, происходящие в Париже.