Читать книгу "Дар шаха - Мария Шенбрунн-Амор"

Светлана автоматически помешивала кофе без сахара. Как получилось, что вместо того, чтобы деликатно и ненавязчиво разузнать как можно больше о Екатерине, она сама наболтала так много лишнего?

– Значит, все кончилось не так уж плохо! – Екатерина аккуратно вытерла руки о салфетку. – Скажите, а эта вещь, которую все ищут и которой у вас давным-давно нет, это, случаем, не серебряный казацкий газырь?

Тегеран, 1920 год

Еще до рассвета, поеживаясь от ночной прохлады, Александр спускался по сырым ступенькам знаменитого в Тегеране хаммама Гандж-Али-хана.

Из распахнувшейся двери душно и сыро пахнуло паром, мылом и кунжутным маслом. В сводчатом, украшенном разноцветной плиткой зале с фонтаном трое посетителей курили кальян, в углу над седым благообразным мужчиной трудился брадобрей.

Прислуживающий посетителям мальчик выдал Александру полотенце и большой полотняный лонг. Воронин разулся, разделся, задвинул ботинки под скамейку, повязал лонг на бедрах.

Свою одежду завернул в полотенце и тоже, как полагается, запихнул под скамью. В предбанник вошел толстый мускулистый даллак, банщик. Александр как раз оглядывался, куда бы пристроить докторский саквояж.

– Доброе утро, дженаб а-доктор, кладите ваши вещи вот сюда, пожалуйста. Не волнуйтесь, у нас ничего не пропадет.

В Тегеране даже Гарун аль-Рашиду не удалось бы остаться неузнанным.

– Спасибо вам за вашу помощь, почтенный, – вежливо поклонился Александр. – У меня в сумке бесценные анализы самого его императорского величества султана Ахмад-шаха. В другом месте побоялся бы оставить, за них придется головой отвечать. Но в вашем заведении я не беспокоюсь.

Упоминание об анализах султана и повинной голове произвело то впечатление, на которое Воронин рассчитывал. Банщик поднял ладони:

– Сейчас позову мальчика, уважаемый доктор, пусть посидит при вашем саквояже. Уж очень плохие времена наступили, ни за кого нельзя поручиться, а анализы его императорского величества ценнее всех алмазов и изумрудов Вселенной. Шахруз, иди сюда, бездельник! – Прибежал тощий мальчишка с хитрыми глазами, банщик поощрил его легким подзатыльником. – Сиди, сторожи саквояж, паршивец. Шкуру с тебя спущу, если опять что пропадет! Почисть пока нашему гостю ботинки.

– Надеюсь, не пропадет. – Александр все еще не решался оставить саквояж. – С Реза-ханом-то вон какой неприятный случай вышел. Но там, я понимаю, была не ваша вина.

– Аллах свидетель, мы ни при чем! – подхватил банщик, потуже затягивая на крутом брюхе длинный красный лонг. – Пятнадцать лет я здесь от зари до поздней ночи, все ради правоверных, ради молящихся в нашей мечети. У нас все посетители свои, люди почтенные, все соседи. Мы всех знаем. Ни у кого нет такой клиентуры. Отродясь такого не случалось, чтобы в нашем хаммаме что-нибудь пропало!

– Спасибо вам за заботу, хаджи. Я Искандер, а вас, простите, уважаемый, как звать?

– Очень приятно, огаи-Искандер. Я Рустем, меня так все и зовут – Рустем-даллак.

Одновременно Рустем складывал в принесенный мальчиком таз все необходимое для основательного мытья: кусок мыла, шерстяную мочалку, пемзу, миску с шершавой смесью из белой глины. Воронин потрепал мальчишку по встрепанной шевелюре, сунул ему в ладонь припасенные монеты:

– Спасибо, Шахруз-джан. Мало ли что. Вдруг опять кто чужой явится.

– Не было здесь никого чужого, – пробормотал Шахруз, осторожно трогая красное ухо. – Просто у сертипа голова не совсем здоровая, да накажет его Аллах милосердный.

Банщик подхватил собранные вещи и, шлепая босыми ногами по мраморному полу, повел Воронина в первую комнату для мытья.

– А что у сертипа пропало, огаи-Рустем, что он так разозлился? Деньги? Орден? Оружие? – полюбопытствовал Александр на ходу.

– Если бы деньги, я бы понял. Но ничего подобного. Просто какая-то побрякушка из казачьего обмундирования.

– Галун? Эполет?

– Нет, что-то другое. Казаки такие штуки на груди носят.

– А! Газырь.

– Вот-вот, газырь. А шум сертип поднял, словно у него первенца украли. Только отперли двери, еще до утреннего намаза ворвался. Кричал, что это была семейная реликвия, от отца осталась. Уборщика нашего прибил, Шахрузу, бедняге, едва уши не открутил. – Банщик надел на руку жесткую варежку-мочалку. – Сертип военный человек, суровый. Чуть что – сразу ругаться и бить. Когда здесь после бани одевался, не обратил якобы внимания, а как вернулся в казарму – сразу заметил. Так каждый может на улице что угодно обронить, а нас потом обвинить, да простит меня милосердный Аллах!

– А вы хорошо помните, он действительно вечером до этого мылся?

– Мылся, – неохотно подтвердил банщик. – Такого второго нет, с такими глазищами. И вообще сердитый господин, сразу видно, сертип, а то и генерал. Но сколько ни дерись, если уборщик не нашел, значит, не у нас пропало, так откуда я ему его семейную реликвию достану? У нас красть некому, все свои, постоянные клиенты, очень почтенные люди, да пребудет на них благословение Аллаха.

– И в тот вечер одновременно с сертипом никого чужого не было?

– Я весь тот день прекрасно помню, господин доктор. В тот день имам очень хорошую фатву против британского чая произнес. Пока Реза-хана мыл, я все ему в точности пересказал. Ему и доктору Стефанополусу, тоже наш клиент, очень почтенный человек, весь гарем лечит, хоть и кафир, чтоб Аллах наказал всех неверных! Я как вернулся домой, так весь чай под горячую руку и выбросил. С тех пор дома чаю нет, пью только здесь, в бане. Здесь у нас хороший чай, свой, от правильных людей.

– Значит, Реза-хан мылся позавчера?

– Выходит, что так, Искандер-огаи. Вчера утром я уже пришел, даже чаю не попив, а тут осерчавший сертип точно медведь зимой. Чуть не убил. А той же ночью какого-то русского полковника убили. Я сразу сказал себе: ну и ну, Рустем, мало того что чаю не выпить, так еще и офицеров на улицах стреляют. Плохие, плохие времена настали, да пребудет с нами милость Аллаха.

– Так Реза-хан свой газырь потерял еще до смерти полковника?

– Выходит, так. Вой-вой-вой, неужто Реза-хан за свой газырь полковника убил?

– Да с чего вы взяли, что его Реза-хан убил?

– Он мог. Очень сердился из-за своего газыря. Вчера утром ворвался, прямо бушевал. Слышишь, Мухаммед-джун, что господин доктор говорит? Реза-хан полковника за украденный газырь убил!

– Да не говорил я ничего такого. В том-то и дело, что никто не знает, кто убил полковника.

– Если он у Реза-хана газырь украл, то Реза-хан ни за что бы этого так не оставил. – Банщику явно нравилась эта версия, он не желал с ней расставаться. – Потому и убил небось.

– Да с какой стати ему на полковника думать, если полковника здесь даже не было?

– Вот и я удивляюсь. Но вы ученый человек, вам, конечно, виднее. Может, этот полковник газырь в казарме украл. Реза-хан рассердился на нас, а мы его газырь в глаза не видели. Он в тот вечер спокойно помылся и очень довольный ушел. Только на следующее утро такой сердитый прибежал. Нет чтобы сердиться, что его командира убили, а он из-за газыря. Пусть уж теперь Шахруз с вашими анализами посидит. И сразу, как пойдете одеваться, все анализы и проверьте. Нам наше честное имя даже султанских анализов дороже. Двадцать лет работаю, а такого позора никогда не терпел.