Читать книгу "Замок Орла - Ксавье Монтепен"

– Такое же пятнышко.

– А чуть выше?

– Еще какие-то пятна.

– Сколько их, сочтите!

Помолчав какое-то время, Тристан отвечал:

– Я насчитал десять штук, отец.

– Их и в самом деле десять, сын мой. И все это – пятна крови. А теперь послушайте, как пролилась эта кровь.

– Пролилась – кровь? – повторил Тристан. – Но мне это известно, отец.

– Неважно, я вам напомню. Итак, слушайте, сударь мой, и на сей раз зарубите себе на носу.

Тристан смолк и с мучительной покорностью склонил голову.

А старик меж тем продолжал:

– Так вот, в благословенном 1442 году Людовик, граф де Миребэль, по прозвищу Черный Кабан, отличавшийся отталкивающей наружностью и особенно – грубыми манерами и нравом, полюбил девушку из нашего рода – Батильду де Шан-д’Ивер, по прозванию Белая Роза. И посватался за нее. Барон, предок мой, ему отказал, и тогда Черный Кабан, придя в ярость, поклялся отомстить.

Месть его не заставила себя долго ждать. Как-то раз, пока барон охотился в компании других сеньоров из округа, Черный Кабан с горсткой вооруженных подручных пробрался в наш замок, похитил Батильду и увез против ее воли с собою на коне, а потом, спустя несколько часов, вернул обратно – обезображенную, обесчещенную, едва живую.

У Батильды было двое братьев. Один – вполне взрослый, другой – еще совсем юный. Старший брат, которого звали Тристан де Шан-д’Ивер, как вас, вызвал подлого Черного Кабана на поединок, но несмотря на божественную справедливость и правоту своего дела он пал от руки презренного похитителя.

И красное пятно, что перед вами, самое первое из всех, знаменует смерть брата Батильды.

Минуло несколько лет.

Черный Кабан женился, и у него родился сын. Юный брат его первой жертвы успел повзрослеть и возмужать. В свою очередь он тоже дрался с Черным Кабаном – и в силу того, что был удачливее или ловчее своего противника, вышел из того поединка победителем, оставив свою доблестную шпагу в груди графа де Миребэля.

Однако ж с последующими поколениями наследственная ненависть не угасла в душах отпрысков двух наших родов. Сын Черного Кабана сражался в поединке с одним из сыновей того из наших, кто убил его отца.

Гектору де Шан-д’Иверу не повезло, и свидетельство тому – второе красное пятно или кровавый знак, коим помечено наше генеалогическое древо…

Мы не станем дальше слушать рассказ старого барона о поединках и мести, передававшейся от отца к сыну, точно роковое наследство, как в роду де Шан-д’Иверов, так и в семействе де Миребэлей.

Эта повесть, полная мрачных событий, заслуживающих внимания разве что самого барона и Тристана, может наскучить нашим читателям, если обременить ее чрезмерными подробностями.

Скажем только, что старик, ведя свое повествование, все больше оживлялся, и голос его, поначалу спокойный и размеренный, мало-помалу зазвучал с поистине юношеской горячностью. Глубокие морщины, избороздившие его лицо, исчезли, как по волшебству, глаза пылали ненавистью и гневом.

– Итак, сударь мой, что вы теперь скажете? – спросил он, когда закончил рассказ.

– Ничего, отец, кроме того, что я, увы, не могу взять в толк, каким образом мадемуазель Бланш, эта шестнадцатилетняя девочка, по вашему мнению, может быть причастна к смертельным распрям между ее предками и вашими?

– Э! – с гневом и презрением вскричал барон. – Вы еще смеете поминать мадемуазель де Миребэль? И как только ее имя запечатлелось на ваших устах после того, что я вам растолковал?

– Потому что оно запечатлелось и в моем сердце, – с дерзновенной твердостью отвечал Тристан.

– Вырвите же его из сердца! – вскричал в ответ старик.

– Ни за что! Просите мою жизнь – и я ее отдам. Только не просите меня жертвовать любовью, я на это не пойду, отец.

Барон обратил на сына взгляд, полный изумления и вместе с тем негодования. Но Тристан не отвел глаза.

Тогда старик, в порыве чувств, продолжал:

– Вы говорите о любви, барон де Шан-д’Ивер. Но любовь ваша порочна! Позорна! Постыдна!

– Постыдна, отец? – воскликнул Тристан, у которого побелели губы.

– Повторяю, сударь, она порочна и постыдна, и потом, чего вы, в конце концов, добиваетесь?

– Я хочу жениться на мадемуазель де Миребэль.

– Что! Дать свое имя праправнучке Черного Кабана? Вручить ей свадебный букет, десятикратно обагренный кровью ваших предков? Заглушить свадебными песнопениями крик мести и ненависти, что рвется из груди каждого отпрыска нашего рода при виде последышей от их проклятого семени? Неужто на это только и устремлены все ваши помыслы?

– Да, таковы мои помыслы, отец, а мадемуазель де Миребэль не в ответе за прошлое, и я люблю ее.

– Ах! – вскричал старик, у которого безудержно тряслись руки, а глаза метали молнии. – Лучше замолчите! Ни слова больше! Да будет вам известно, что сейчас вы заставляете меня усомниться в добродетели вашей матушки. Вы заставляете меня задуматься, уж не плод ли вы порочной любви, ибо, Богом клянусь, истинному Шан-д’Иверу такое и в голову не могло бы прийти.

– Отец, отец!.. – с мольбой в голосе шептал Тристан.

– Молчите! – твердил свое старик. – Молчите и слушайте. Вы носите мое имя, имя которое носили два десятка выдающихся представителей благороднейшего из родов, и носили весьма достойно. И мне, невзирая на вас и на что бы там ни было, надлежит сохранить его незапятнанным. Я никому не позволю, и уж тем более родному сыну, осквернить наш достойный герб. Властью отца, по святому праву, данному мне самим Господом, я запрещаю вам, сударь, впредь помышлять о презренных планах, о которых вы посмели со мной говорить. Я приказываю вам сегодня же покинуть замок и возвращаться в свой полк! Приказываю вам отречься от безрассудных мечтаний, плодов вашего больного воображения! И клянусь перед Богом и вашими предками, если вы не повинуетесь, я прокляну вас при жизни, а когда умру, то восстану из могилы и буду проклинать вас снова и снова.

Высказавшись наконец со все возрастающей горячностью, старый барон исчерпал обуревавшие его страшные чувства и без сил упал в кресло.

Тристан, белый точно призрак, с искаженным лицом, преклонил колено перед стариком и молвил:

– Благословите меня, отец! Я повинуюсь и уезжаю.

Мрачный взгляд барона озарила искра радости.

– Так вы исполните свой долг, сударь мой, – проговорил он. – Вы послушный сын. Поезжайте, благословляю вас и буду молить Бога, чтобы он хранил вас.

Тристан поднялся с колена, поцеловал обессиленную руку отца и покинул его покои, повторяя скорее в сердце, нежели вслух: «Если Бог слышит вас, отец, и я ему небезразличен, пусть он дарует мне скорую смерть!»

Через два часа молодой человек, сменив полковничий мундир на дорожное платье, вскочил на коня и умчался прочь из замка.