Читать книгу "Вилла мертвого доктора - Александр Грич"

«Ладно, пора домой!» — Потемкин еще раз оглядел долину и зашагал вниз. И снова, и снова он неторопливо прокручивал про себя обстоятельства дела, спускаясь по асфальтовой дорожке. Он был уже почти внизу — до «нормальной» улицы оставалось, может, минуты три ходу, когда услышал позади в вечерней тишине даже не звук мотора, а вкрадчивое шуршание шин по асфальту. Оглянулся — сверху катился вэн, без огней, с выключенным двигателем. Водитель увидел, что Олег обернулся, взревел мотор, вэн резко рванул и сейчас несся прямо на Олега. Деваться было некуда.

* * *

— Вы не там ищете! — Седовласый академик Бортмиллс, председатель медицинской ассоциации «Передовые врачи Калифорнии», был с Лайоном любезен и никуда не торопился. — Профессор Фелпс был почетным членом нашей ассоциации и еще ряда других уважаемых организаций. И в первые дни после его ужасной смерти я, признаюсь вам, изрядно устал, отвечая на звонки и личные вопросы журналистов и полиции. Из вашего ведомства у меня вроде тоже кто‑то побывал, сейчас уже не помню. И всем им я говорил одно и то же — наши отношения с покойным Ричардом были, можно сказать, идеальными. Ассоциация никогда не поддерживала резкую критику системы медицинского страхования, с которой профессор Фелпс выступал, но и не осуждала никогда его линию, ибо он, как любой член нашей организации, имел право на свое, совершенно независимое мнение.

— А ваши личные с ним отношения?

— Абсолютно ровные и доброжелательные. — Бортмиллс счел нужным пояснить: — Видите ли, я считаю, что наше общество тем и отличается от тоталитарно‑коммунистического, что тут никто и никому ничего не навязывает. Живи, плати налоги — и к тебе ни у кого не будет претензий. Хочешь учиться — учись, хочешь работать — работай. Ты обязан сам себя всем обеспечить. В том числе и достойной медицинской помощью, иначе будешь лечиться в клинике для бедных.

— Значит, вам позиция Фелпса не нравилась?

— Давайте уточним. Не просто не нравилась — она была для меня лично совершенно неприемлемая. Ужасающая, я бы сказал, ибо то, что он предлагал, — на мой взгляд, чистой воды социализм, а я не хочу социализма здесь ни в каком виде, слышите — ни в каком! Это — первое. А второе — то, что Фелпс, как человек и как профессионал, был мне вполне симпатичен. Как профессионал — даже вызывал уважение. А его речи — знаете, каждый, в конце концов, имеет право на самовыражение. И я уверен, что его громкие выступления, даже подхваченные прессой, совершенно системе не угрожали — система пережила и не такие нападки, и видите — ничего с ней не случилось.

— Вопрос не по расследованию, если позволите. — Лайон достал из кармана «Лос‑Анджелес таймс» и ткнул пальцем в полосу предвыборных дебатов. — Идет 2007 год, на носу выборы. Вот тут, скажем, у Обамы содержится серьезная критика системы здравоохранения. И не у него одного… Представим, что кто‑то из критиков победит в 2008 году. И начнется реформа…

— Ничего не начнется, уверяю вас. Потому что разумная часть общества понимает, что мы сильны не революциями… А дебаты? Чего только не услышишь в дебатах, вы со мной согласны? Чего только политики не обещают перед выборами.

— Стало быть, со стороны официальных медицинских или каких‑то других кругов заинтересованности в устранении Фелпса быть не могло?

— Я бы руку дал на отсечение, что нет. Хотя бы потому, что, несмотря на все жуткие проявления терроризма, внутреннего терроризма у нас нет и, думаю, быть не может… А реформы — что же… Сказать, что наша система медицинского страхования идеальна, может только безумец. Она, эта система, уязвима. Злоумышленники воруют из нее миллионы, миллиарды, и очень трудно этому противостоять. Эта система настолько бюрократизирована, что иногда удивляешься, что она еще работает. Но, поскольку она работает, я бы очень опасался тронуть ее.

Лайон вышел после разговора с Бортмиллсом слегка разочарованный. Вот система. Все понимают ее несовершенства. А сделать вроде бы и ничего нельзя. Может, Фелпса и убили потому, что он считал иначе?

* * *

Времени на раздумье у Потемкина не было. Не сознание работало — подсознание. Годы тренировок, казалось, напрочь забытых — а вот нет же, что‑то оставалось. Именно это «что‑то» и спасло Олегу Потемкину жизнь тогда, на узкой дороге в серых сумерках Вудланд‑Хиллз. Анализ, словесное восстановление ситуации — все это было уже позже, много позже. «Вы должны ждать нападения всегда, в любую минуту, в ясный день и в непогоду, днем и ночью. Всегда, всегда, всегда!» Бене, любимый учитель. Всегда правый Бене — потому он и выжил там, где другие не выживали. Потому он и учил тому, чему никто другой научить не мог.

«Нет, — признавался себе потом Потемкин. — Я не ждал нападения». Тогда, в предвечерних горах, Олег думал о совсем других опасностях, и вэн, что подкрадывался сзади, услышал чудом. Но услышал, увидел и сделал единственно возможный, как оказалось потом, при анализе, спасительный шаг. Не шаг это был, конечно, а отчаянный прыжок. Справа от дороги возвышалась примерно на метр живая изгородь из стриженых, плоских, как полка сверху, кустов туи. За зеленью — глухая каменная стена, и такая же стена слева. Шансов увернуться от автомобиля — никаких. Только и успел Олег, что сделать два коротких шага, оттолкнуться и взлетететь, как прыгун в высоту, горизонтально над зеленой изгородью и шлепнуться на нее плашмя, царапая лицо, раздирая одежду — но вне дороги. Вне досягаемости для водителя вэна, который пронесся в нескольких сантиметрах и, не снижая скорости, скрылся за поворотом, только тормоза завизжали…

Олег выждал минуту. Спустился на землю, привел себя в порядок, огляделся. Узкая улочка была по‑прежнему тихой и пустынной. Ни души, ни звука. Так бы и лежал здесь господин Потемкин, а точнее, то, что от него осталось, пока не подъехал бы кто‑то из здешних жителей, не вызвал бы «Скорую»…

Веселенькая перспектива. Но Олег, спускаясь вниз, к своему автомобилю, думал о другом. На него, как и на любого человека на подобной работе, совершали нападения не раз. И в России, и в Южной Африке. «Теперь появился и американский опыт, — подумал Потемкин невесело. — Надо привыкать».

Случайности подобного рода вряд ли возможны. Значит, сегодняшнее нападение — ответ на арест Келлера. Так, что ли?

Олег заехал домой, переоделся, залепил царапину на щеке пластырем, другую замазал тональным кремом — он знал, где Хопкинс его держит специально для таких случаев. Потемкин сомневался поначалу, следует ли говорить о случившемся в офисе. Что говорить? Ни номера вэна он в сумерках не разглядел, ни водителя. Тем не менее обязательно надо предупредить всех, кто работает по делу Фелпса. Раз совершено одно покушение — могут быть и другие. И не обязательно на Потемкина. То, что атака серого вэна как‑то связана с делом Фелпса, — в этом у Потемкина теперь сомнений не было.

* * *

Шлыков позвонил, как всегда, ночью.

— Да у тебя там уже семь утра! — удивился он. Прозвучало это не слишком искренне. Олег точно знал, что Шлыков представляет себе распределение временных поясов в Соединенных Штатах так же ясно, как в свое время представлял себе всю «карту» бандитов своего района. Просто манера у него была такая — работать под простака. Манера, за много лет ставшая почти второй натурой. Что же, наверняка в этом были какие‑то преимущества.