Читать книгу "Война на уничтожение. Что готовил Третий Рейх для России - Егор Яковлев"

Иногда же «лечением» просто маскировали убийство. Галина Чуева вспоминала, что однажды она и другая девочка из того же поместья заболели скарлатиной. Обеих положили в местную больницу. «Вечером немецкий доктор, которому я чем-то приглянулась, намекнул маме, пришедшей посидеть со мной, чтобы она не позволяла медсестре делать мне укол. Через несколько минут пришла сестра и сделала моей соседке инъекцию. Как выяснилось, инъекция была смертельной. А меня мама на следующий день забрала домой»[215].

Таким образом, нет никаких сомнений в том, что русские, украинцы и белорусы с советских территорий считались в рейхе низшими расами. Их дискриминационный статус как представителей «иноплеменной крови» был закреплён законодательно: особенно наглядным проявлением этого стал запрет на брак с германцами. Маленьких детей с внешними признаками принадлежности к арийцам искали и вывозили с восточных территорий, собираясь «германизировать» в интернатах «Лебенсборна». «Нордических» детей старше десяти лет Гиммлер предписал убивать, чтобы в будущем они не стали лидерами сопротивления. Полной горя и унижений была судьба советских остарбайтеров, которые носили на одежде позорный знак OST и находились в рейхе на положении невольников. Таков был промежуточный результат расистской политики Гитлера.

«Азиаты и русские роботы»: пропаганда и германские представления о русских в ходе войны

В ходе нападения на Советский Союз нацисты попытались полностью вывести понятие «Россия» из информационного поля. К этому ухищрению пропаганда прибегла, чтобы внедрить в сознание германского обывателя простую идею: после 1917 года России попросту больше нет. Так немцев подводили к мысли, что после победы над большевиками бывшие российские территории окажутся своего рода «чистым листом» и поэтому вполне естественно будет колонизировать их.

Важной задачей прессы на этом этапе стало устранение всех возможных ассоциаций Советского Союза с Россией. В начале июля 1941 года слова «Россия» и «русский» были официально запрещены для употребления в нацистской печати. Параллельно из прессы тотально «изгнали» информацию о русской культуре. «По моей просьбе фюрер налагает запрет на русских писателей и композиторов. Пока на всех», – записал министр пропаганды Йозеф Геббельс в своём дневнике. В директиве для средств массовой информации от 2 июля вполне откровенно говорилось: «С данного момента следует отказаться от обсуждения русского искусства, литературы и пр. Для нас вообще не существует России, только Советский Союз. Даже выражение “Советская Россия” не вполне желательно»[216]. Впоследствии в арсенал словоупотребления вошли важные эвфемизмы. Вместо слов «русский народ» использовалось нейтральное «население», вместо слова «Россия» – в зависимости от контекста – абстрактное «Восточная Европа» или просто «Восток».

Та часть русской эмиграции, которая игнорировала программные заявления из «Майн Кампф» и трактовала начавшуюся войну как схватку против коммунизма за возрождение «белой России», была жестоко обманута в своих ожиданиях. Уже 26 июня министерство пропаганды дало указание «не использовать заявления русских эмигрантов, желающих добровольно участвовать в борьбе с Советским Союзом». Спустя несколько дней последовало уточнение по данному вопросу: «Желания прежде всего старых царских эмигрантов полностью беспочвенны. Подобные запылённые великорусские планы совершенно неинтересны, ибо приведут опять к империализму»[217]. Наконец 1 августа эта тема третий раз прозвучала в указаниях для прессы: «Прежде всего не позволяется использовать отклики царских и белых русских. Мечты русских эмигрантов в Германии, Франции и где бы то ни было не имеют никаких надежд на осуществление. Любая реакция белых русских будет националистической, а посему неприемлемой. Мы не хотим превратить русских в хороших немцев, а хотим сделать из них понятливых тружеников во благо европейского континента»[218]. В том же русле лежит стремление нацистских пропагандистов свести к минимуму упоминания Петербурга и Москвы; как сказал Ганс Фриче редакторам газет, «всё равно этим городам не придётся существовать после нашей победы, поэтому привлекать к ним внимание бессмысленно»[219].

Выведя, таким образом, за скобки русскую тему, Геббельс применительно к России начал энергично раскручивать «азиатский» мотив. Видным персонажем пропаганды внутреннего употребления (по канонам, заложенным, как мы показали выше, во времена Ливонской войны) стал дикий азиат – монгол или калмык, олицетворявший большевистские вооружённые силы и шире – всё русское общество. Для съёмок еженедельной кинохроники «Дойче Вохеншау», которую в рейхе показывали перед каждым киносеансом, среди советских военнопленных специально отбирались люди с азиатской внешностью. Их демонстрация должна была уверить чувствительных фрау в том, что арийские бойцы вермахта сражаются на Востоке с чем-то вроде орд Чингисхана. «Вот всего лишь несколько примеров страшного большевистского недочеловека», – так комментировал эти кадры диктор. В результате выдуманные «монголы» с Восточного фронта стали настоящим кошмаром для жителей рейха. «Восточный фронт! Было что-то такое в этих словах, когда вы говорили, что направляетесь туда… как будто вы признались, что у вас смертельная болезнь. Вас окружало такое дружелюбие, такая вынужденная жизнерадостность, но в глазах было то особое выражение, то животное любопытство, с каким глядят на обречённых… И в глубине души многие из нас верили в это. Вечерами мы часто говорили о конце. Каждого из нас ждал какой-нибудь узкоглазый монгол-снайпер»[220], – так вспоминал один из ветеранов вермахта.

Впрочем, «азиатская» линия пропаганды находилась в тесной связи с уверенностью нацистской верхушки, что русские, принявшие большевизм, действовали под влиянием дикой азиатской крови, которую на ранних этапах своей истории они впитали от финно-угорских народов, а потом и от татар. Розенберг называл советское государство «татаризованной Россией». «Большевизм означает возмущение потомков монголов против нордических форм культуры, является стремлением к степи, является ненавистью кочевников против корней личности, означает попытку вообще отбросить Европу», – читаем мы в «Мифе XX века»[221]. Таким образом, аллегорически, по крови и духу, большевики и все, кто сражался под их знамёнами, в глазах гитлеровской элиты были именно монголами.

Азиатская – в негативном смысле – сущность России, и не только советской, часто подчеркивалась и в текстах за авторством немцев, посетивших оккупированную территорию. Так, архитектор Рудольф Волтерс, совершив вояж на Восток в 1942–1943 годах, совершенно чётко определил, что граница между Европой и Азией проходит по Нарве: «У реки крепость Германнфесте – самый дальний немецкий форпост орденских рыцарей на северо-востоке. Напротив – невероятно тяжеловесный Иван-город, грозная азиатская крепость. Замкнутый большой прямоугольный каменный комплекс с несколькими едва выглядывающими из-за стен круглыми башнями… Ужасно сумрачное сооружение, открыто противопоставленное ясному облику башни немецкой крепости, которая стоит по оси дороги, ведущей с востока, и видна уже с расстояния в 20 км. Здесь начинается Германия – в этом нет никакого сомнения – и здесь, на другой стороне реки, начинается Азия»[222].