Читать книгу "Нелидова. Камер-Фрейлина императрицы - Нина Молева"

Дидро, и тот о Пугачёве расспрашивает. Осторожно так, а всё любопытствует. Разговоров кругом не оберёшься. Казалось бы, что бунтовщики да смутьяны против армии регулярной. Ан нет. Мало того что справиться который месяц не могут, так ещё и части регулярные к ним переходят. Как нарыв какой: вышел гной в одном месте, глядишь, в другом та же материя копиться начинает.

Самому по таким временам ехать в Петербург охоты нет, да придётся. А вот и наш недошлый путешественник у крыльца остановился. Сейчас его в оборот взять придётся. На откровенность потолковать.

— Наконец-то гость дорогой время и для меня выбрал!

— Как вы можете, ваше сиятельство! Я всегда по первому вашему приказу — повторять не надо.

— А если без приказа? По-дружески? Я, господин Дидро, так положил, чтобы сегодня от вас откровенный ответ получить, когда вас в наших северных краях ждать. Сами не соберётесь, знаю. Так вот моё вам окончательное предложение: в моей коляске вместе со мной вояж совершить. Неудобств не испытаете, а мир повидаете самый что ни на есть широкий.

— Дайте опомниться, ваше сиятельство. Разве вы собирались на родину? В первый раз о подобном путешествии вашем слышу.

— Собирался не собирался, а с вами всенепременно поеду. Такова воля моей многомилостивейшей монархини, которая и для вас, господин Дидро, стала превеликой благодетельницей.

— О, моя благодарность её императорскому величеству может иссякнуть только вместе с моей жизнью.

— Так почему же её не выразить при жизни, что и государыне моей доставит большое удовольствие, и для вас обернётся несомненными преимуществами? Вы ещё не знаете, как умеет моя государыня выражать своё доброе отношение к друзьям.

— Вы застали меня врасплох, ваше сиятельство.

— Оно и лучше, иначе бы вы сочинили новую линию обороны — я успел в этом убедиться. Так что я^е, господин Дидро? Удобнейшая новёхонькая французская дорожная коляска, собственный повар с запасом провизии и винным погребком, ночлег в самых лучших заранее приготовленных гостиницах и сказочный приём на берегах Невы. И это не говоря о возможности повидаться с вашим дорогим другом Фальконе и самолично увидеть плод его многолетних трудов...

— Но Фальконе далёк от положительной оценки своего нынешнего положения. Работа его над монументом Петру Великому продвигается крайне медленно, а бесконечные нелепые и неграмотные придирки сумасшедшего старика делают пребывание в Петербурге, насколько я могу судить по его письмам, совершенно невыносимым.

— Я так и думал, что собака именно здесь зарыта. Фальконе! Но, дорогой друг, разве можно переменчивое настроение художника класть в основу окончательного и такого сурового приговора?

— Если бы вы знали, ваше сиятельство, сколько нелепостей ему приходится выслушивать, так и не добившись личного разговора с императрицей, которая была когда-то так щедра на письма скульптору.

— Я не буду полемизировать с вами по этому поводу и скажу только то, что наверняка знаю. Во-первых, под мастерскую вашего друга отведён ни много ни мало бывший придворный театр покойной императрицы Елизаветы, известной своим размахом и любовью к роскоши.

— Фальконе и не жаловался на мастерскую.

— Не сомневаюсь. Притом у него есть удобнейшие службы, достаточное отопление, которое не так уж и дёшево обходится в северном климате. Государыня императрица не выразила никакого неудовольствия по поводу привезённой Фальконе без разрешения на то мадемуазель Колло, а теперь, хотя и без особой охоты, готова поддержать сына мастера. Что из этого не соответствует действительности?

— Я ничего не говорю, ваше сиятельство.

— Вам и нечего сказать, господин Дидро. Что же касается аудиенции у императрицы, слышали ли вы о чём-нибудь подобном в Версале?

— Но французский король и русская императрица...

— Вы хотите сказать, совсем иное дело, и будете правы. Но это не значит, что императрица имеет множество свободного времени, которое может себе позволить тратить на обсуждение художественных предметов. Достаточно, что её императорское величество апробировала идею — всё остальное дело исполнителей.

— Но когда эти, как вы выражаетесь, исполнители...

— ...не могут понять ваятеля, не правда ли? В этом нет ничего злонамеренного в отношении вашего друга. Господин Бецкой действительно пожилой человек. У него могут быть устаревшие вкусы и представления, которые, могу вас в этом уверить, не совпадают со вкусами и суждениями императрицы.

— Но тогда почему именно он?

— Этот вопрос относится к очень сложной и тонкой материи придворной политики. Но у вас сейчас открываются великолепные возможности приехать в Петербург по личному приглашению императрицы и напрямую помочь вашему другу, если в этом есть необходимость. Вы, как никто другой, сумеете отстоять идеи и интересы Фальконе. Я уж не говорю о том, какие приготовления делаются в Петербурге к вашему приезду. Прежде всего в отношении Смольного института, о программах которого вы так обстоятельно толковали с её императорским величеством в вашей переписке.

— Ради меня? Я оказываюсь в крайне глупом положении!

— Ни в коей мере. Государыня хотела сделать вам сюрприз и услышать ваше живое мнение о её интереснейших начинаниях. Если бы вы знали, как очаровательны эти юные существа, воспитанные по методе французских философов! Вы увидите в натуре новую породу людей, живых, непосредственных в выражении своих чувств, европейски образованных и притом знакомых со всеми видами искусства. Смолянки, как их называют в Петербурге, превосходно рисуют, пишут красками, поют, танцуют и участвуют в театральных представлениях и балетах. На их спектакли съезжается весь высший свет, а мог бы собираться и весь Петербург, если бы не ограниченное помещение.

— Вы поражаете меня, ваше сиятельство. Вы утверждаете, что все мои неясные мечтания скорее предположения, чем окончательные советы...

— ...претворились в жизнь. Да, это именно так, мой дорогой друг. И только вам судить, какие коррективы надо внести в реализованную систему. Государыня написала мне в последнем письме, что волнуется как пепиньерка в ожидании вашего суда.

— Это значит, я просто не в праве не поехать?

— Я думаю. И не будем откладывать нашего отъезда. Вам ни о чём не придётся заботиться со сборами. Назовите день — только и всего. Остальное будет сделано моими людьми, и уверяю вас, далёкое, как вам представляется, путешествие на берега Невы превратится для вас в настоящую сказку, о краткости которой вы ещё будете жалеть.

— Ваше сиятельство, я полностью в вашем распоряжении и да здравствует Северная Пальмира и её владычица!

— Наконец-то!

* * *

Д.Г. Левицкий, А.С. Строганов, слуга

— К вам граф Строганов Александр Сергеевич, Дмитрий Григорьевич. Примете ли? Сказал, коли заняты сейчас, он в другое время заедет.