Читать книгу "Роман с куклой - Татьяна Тронина"

Но Прахов этого как будто не заметил. Он сумел стащить с Ивы платье и теперь стягивал с нее колготки. Ива пыталась руководить Праховым. Она изо всех сил старалась превратить все это в изящную и страстную сцену соблазнения, но безуспешно.

В последний момент Ива вспомнила о том, что неплохо бы защититься как-то, что ли.

– Толик, погоди… Да погоди же!

– Что?.. – посмотрел он на нее круглыми, совершенно обезумевшими глазами.

– Вон там, в нижнем ящичке…

– Что?..

– Я говорю, вон там, в нижнем ящичке! – терпеливо повторила она, отталкивая его.

– Что?.. А, понял…

Он заметался по комнате – наполовину раздетый, расхристанный, придерживая руками расстегнутые брюки. Иве стало окончательно тошно. Она легла на спину, сложила руки на груди и закрыла глаза. В принципе можно представить, что рядом с ней сейчас находится Даниил Михайловский…

…Потом, уже после своего грехопадения, Ива наконец позволила себе открыть глаза. Прахов лежал рядом, уткнувшись лицом в диван, и были видны только пружинки светлых волос над его залысинами.

– Толик.

– Что? – Он быстро поднял к ней красное, трагическое лицо.

– Как ты?

– Ничего. – Он натянул на себя шелковое покрывало, которое до того было накинуто на диван, и стремительно оделся под ним. Когда он это сделал, Ива, соблюдая очередность, потянула покрывало уже на себя. Ей было очень неловко – но не наготы своей она стеснялась, а того, что произошло. Как низко она пала, стремясь быть похожей на Еву, стремясь стать обычной женщиной – как все… Но разве все чувствуют такие нестерпимые муки совести после этого?

– Как здоровье Веры Ивановны?

– Не очень… – Толик опустил ноги, нашарил тапочки. Потом, словно вспомнив о чем-то важном, спохватился и с признательностью поцеловал Иве руку. – Тебе хорошо было?

Ива сделала вид, что не слышала этого вопроса.

– Облепиха – очень полезная ягода, – пробормотала она. – Послушай, я не представляю, как Даниил живет с этой стервой…

– С кем?

– С Евой, с кем же еще!

– Ой, ты опять об этом… – неловко засмеялся Толик. – Да брось ты, она – нормальная девчонка и достойна кого получше. Ведь мой братец – совсем не подарок!

Иву передернуло. Прахов назвал ее соперницу – девчонкой. Значит, он воспринимает Еву как юную, милую, задорную девчонку – лучшего комплимента для женщины за тридцать не придумать! Ева может гордиться… Ее, Иву, никто и никогда не называл девчонкой.

– Она и тебе нравится?

– Кто?

– Ева – вот кто! – с бессильным отчаянием шепотом закричала Ива.

– Ива, перестань… – Прахов засмеялся и обнял ее. И это было первое прикосновение, которое не покоробило Иву, – в нем было больше искренности и чувства, чем во всем том, что произошло между ними несколько минут назад. – Ты что, ревнуешь меня?

– Нет. Послушай, у меня сейчас много дел…

– Да-да, я понял! Мне тоже пора… Передам маме твое варенье, а потом поеду в город, проверю, как там идут дела в моей лавке. За всем нужен глаз да глаз! – засмеялся добродушно Прахов и снова как-то неискренне.

Он ушел, и Ива осталась одна. Она так и не включила свет, сидела в сумерках и куталась в холодное, скользкое шелковое покрывало. Еще никогда она не чувствовала себя так скверно. И ведь главное – никого не обвинишь, сама виновата в том, что заманила сюда этого Прахова… Или есть – кто-то, кто заставил ее совершать эти глупые поступки?..

Она никогда не жалела о том, что живет так далеко от города, почти все время одна и не работает, – дел на участке и в доме всегда хватало, так что в этом безмятежном дачном существовании была особая прелесть. Но сейчас Иву вдруг стало тяготить это.

Раньше, когда она в шутку говорила матери: «Пойти, что ли, на работу?», та отвечала ей тоже шутливо: «А ты полежи, может, пройдет!» Теперь Иве вдруг показалось невыносимым это безделье и безлюдье.

Она собралась было подрезать кое-где кусты во дворе, потом вспомнила – дождь… Да и совсем уже темно.

Ива оделась и снова решительно направилась к Еве – ее словно магнитом тянуло туда, к этой женщине, которая разрушила ее жизнь. Ива словно хотела упиться своей ненавистью.

– Привет… Не помешаю?

– А, Ива… Заходи, конечно. – Ева сидела по-турецки на большом мягком ковре и примеривала готовый костюм на свою куклу, которая выглядела чудовищно живой.

– Дорогая, наверное?

– О чем ты?

– Я о твоей кукле. Сколько она будет стоить?

– Купить хочешь? – засмеялась Ева.

– Да нет, просто интересно…

Ева вздохнула и задумалась, подперев кулаками подбородок. В джинсах и белом свитере с высоким горлом она действительно выглядела девчонкой.

– Есть совсем небольшое количество художников высокого класса, которые создают свои шедевры в единственном экземпляре, называемом one-of-a– kind. Таких художников совсем немного. Цены на их работы от тысячи до шестидесяти тысяч долларов. Средняя цена – это пять-двадцать тысяч долларов.

– Ничего себе! – Ива усмехнулась.

– Есть другой тип кукольных мастеров – они делают кукол не в единственном экземпляре, а ограниченным тиражом, то есть limited edition. Максимум – пятьдесят экземпляров, чаще – от десяти до двадцати. Я – именно такой мастер. Что я делаю? Я заявляю в ежегодном каталоге тираж куклы, а после того как сделаю весь тираж, торжественно разбиваю в присутствии свидетелей форму, в которой отливала куклу. Цена – от полутора до двадцати тысяч долларов. Разумный предел – от двух до шести тысяч…

– Нет, мне это не по карману! – засмеялась Ива. – Тратить на куклу такие деньги…

– Есть еще один вариант – кукла от крупной фирмы-производителя. Фирмы покупают дизайн у авторов и тиражируют кукол из фарфора, винила и биггидура – это такой вид пластика, совершенно неотличимый от фарфора. Большие тиражи – до пяти тысяч экземпляров, относительно скромные цены – от ста долларов и до двух с половиной тысяч.

– А у этой куклы, что ты сейчас делаешь, – какой будет тираж? – спросила Ива, стараясь выглядеть как можно более непринужденной. Так, милая и познавательная беседа двух соседок-приятельниц…

– Никакой. Я не собираюсь ее продавать, – почему-то нахмурилась Ева. – Я даже маркировку на нее не поставила. Сначала хотела, а потом передумала…

– А что, без маркировки нельзя?

– Нельзя. У всех коллекционных кукол должна быть маркировка. И только у Хильдегард Гюнцель, у великой Хильдегард – ее нет. Все дело в том, что работы этой мастерицы невозможно подделать! Она просто выдает к куклам сертификаты со своей подписью – и все. Ее специализация – аристократические пастушки, легкокрылые томные эльфы, фантастические тролли с чуть грустным, отрешенным, но совершенно человеческим взглядом. Итальянец Фридеричи делает симпатичных деревенских детишек – исключительно художественных, трогательно-корявых. Бриджит Деваль делает сказочных персонажей – таинственных и слегка угрюмых. Коллекционеры буквально гоняются за ее работами… А вот Анна Гилленберг когда-то взорвала мир немецких кукол – она стала делать не сусально-трогательных ангелочков, а этаких панков. Головорезов и хулиганов с растрепанными вихрами, конопатых и смешных!