Читать книгу "Дело о Сумерках богов - Георгий Персиков"

И только Максим недоуменно вертел головой, переводя поочередно взгляд то на сестрицу, то на компаньона. Однако общее возбуждение передалось и ему. Он отставил в сторонку чашку, в которой плескался уже чистый ром, и заговорщицки сел на краешек стула, склонившись к товарищам.

Родин несколько даже торжественно зашептал:

– Самое важное, что нам не придется играть незнакомые роли. Особенности биографии моей и вашей, Максим, послужат нам на пользу. Вы же видели индийских браминов, йогов, дервишей, факиров и прочих волшебников?

Максим, по-прежнему ничего не понимая, ответил:

– Не один десяток раз. А однажды, во время стоянки в Мадрасе, я несколько дней провел с йогами, которые хотели наставить меня на пути почитания Шивы. Собственно, ритуальные воскуривания, которым предаются с утра до вечера эти бородачи, меня и задержали в их обществе. Доложу я вам, чарас, почитаемый ими за верное средство для просветления, навевает удивительные видения…

Родин остановил увлекшегося воспоминаниями соратника:

– О подробностях похождений – не сейчас. Я же, в свою очередь, наблюдал обряды готтентотов, иначе именуемых бушменами, и шаманов воинственных зулусов, вынесших древнее знание из сердца Африки. Вот эти наши познания и станут ключом к Шароевскому.

– И каким же образом?! – воскликнул донельзя заинтригованный Максим.

– Мы сыграем на старой страсти просвещенного общества к мистике, – приглушенно произнес Родин. – Войдем в образы медиумов, хоть и выросших в ретроградской России, но широтою познаний и ростом духа объявших весь мир! Я предстану в образе бура, который тесно связан с зулусскими культами, вы, Максим, станете поклонником культа Шивы, а вы, Юленька, будете нашим медиумом.

Юленька, отложив десертную ложечку, покачала головой.

– Медиумы-гастролеры ищут мецената?

– Именно! – с восторгом ответил Максим. Он стянул с соседнего стола скатерть и принялся делать из нее чалму. – Я стану брамином, который видит будущее…

– Эдак мы Полю никогда не отыщем, – заметила Юля, пытаясь незаметно отодвинуть чашку от брата. – Ежели мы узнали, что он покровительствует революционерам, то надо это и обыгрывать.

Родин учтиво кивнул ей, чувствуя себя заигравшимся остолопом. Девушка опять оказалась умнее двух вместе взятых мужчин, точнее одного с половиной, потому что мичман прилично окосел.

– Представимся русской сектой! Жертвоприношения, похищения людей, поджоги церквей, убийства священников! Будем просить под это деньги, а там и предложим свои услуги как похитители. Так и поймем, что же с Полинькой!

Максим восхищенно пристукнул ладонью по столешнице и единым махом осушил чашку.

– А там – за грудки его и кортиком в пузо. Ха-а-а!

* * *

Осторожные расспросы хозяина кофейни и его дочек, молниями носившихся по залу и на кухне, помогли найти место, где имело бы смысл забросить сети. Среди всего многообразия питейных заведений Варшавы наибольшей популярностью у поэтов, студентов и радикальной молодежи пользовался кабачок под пафосным названием «Ожел Бялы», или же «Белый Орел» – древний символ польских королей. Туда-то и направили стопы трое храбрецов, как только вечер опустился на каменные улицы.

Друзья оделись в черное, а Максим еще и нашел в одной из лавочек с дешевыми украшениями грубые крупные костяные бусы и такой же браслет. Среди добропорядочных горожан молодые люди выглядели откровенно дико, но стоило им переступить порог «Белого Орла», как они смешались с прочими, вычурно одетыми личностями.

Юленька кошечкой шмыгнула за пустой угловой столик, а ее спутники встали посреди зала, озираясь. Максим откашлялся и громко произнес, сложив руки лодочкой у груди:

– Бом Шанкар! Бом Боленат! Бом Шива![7]

Родин покосился на товарища – тот опять все перепутал:

– Слава нам! Смерть врагам! – крикнул врач, вздымая обе руки к небу.

К ним приблизился патлатый тип с костистым нервным лицом, облаченный в подобие греческой хламиды.

– Естеж тутай по раз перший, панове?[8] – свысока бросил он визитерам.

– Да, мы прибыли с Русского Севера, а здесь впервые и рассчитываем на ваше гостеприимство, – вежливо ответил Родин.

Лохматый грек изумленно поднял брови и нагло расхохотался, не отводя взгляда от чужаков.

– Зобачь, панове, кто же пшизнана![9] – воскликнул он, указывая пальцем на ощетинившихся гостей. – Пся крев!

– Вот только царских ищеек нам тут и не хватало, – рыкнул издалека какой-то здоровяк, напоминавший гусара из исторических романов.

– А этого москалика я видел в охранке, когда меня на допрос таскали, – добавил усач, подозрительно глядя на Максима. – На разводе филеров он правофланговым стоял!

– И агентшу с собой взяли!

Усатый молодец подскочил и замахнулся, метя кулаком в голову Родину. Но Георгий ловким тычком под ребра отправил его под столик. Максим размахнулся над головой ремнем и метко щелкнул пряжкой по зубам другому подступившему было типу. С диким воплем: «Курва-а-а-а!» – тот свалился на пол, извергая из пасти фонтан крови. Однако смелых бойцов окружали крепкие парни, и численное преимущество было за ними. Родин вытащил из трости стилет, с сожалением понимая, что это провал операции. Так им на Шароевского нипочем не выйти… Но не пропадать же ни за понюшку табаку…

Неожиданно под темными сводами зазвенел юный чистый голос:

Крев наше длуго лея каты,Вчаж плына луду горшке лзы,Надеже йеднак справж заплаты,Вовчас седжами беджем мы![10]

Пожилой здоровяк загремел на весь зал, подхватив последнюю строку песни:

– Вовчас седжами беджем мы!

Драка остановилась, а Юленька продолжала звонко выводить по-польски пламенные слова «Песни польских повстанцев» Болеслава Червенского.

И каждый раз последнюю строку повторял весь зал вслед за прекрасной запевалой. Когда Юленька замолкла, ее нежданно появившийся покровитель и защитник поклонился ей и представился по-русски:

– Премного благодарен за истинное удовольствие, кое вы доставили мне и всем здесь собравшимся пением бессмертного «Красного знамени». Позвольте представиться, я – Ян Загреба, социалист. Что же привело сюда вас и ваших спутников?

Родин выступил вперед. Слегка поклонившись Загребе, он представился и молвил: