Читать книгу "Цыганская кровь - Лора Морган"

Тори изучала его беспристрастно и как бы отстраненно. Странно, думала она, такое впечатление, что тот, другой Художник, который создал его, словно намеренно противопоставил в нем законченность и незавершенность. Его крупное лицо с перебитым носом и упрямым подбородком казалось незаконченным. Должно быть, со временем оно изменило первоначальные очертания и несколько вытянулось. А вот его великолепные брови — она была уверена в этом — оставались такими с рождения.

Теперь Тори твердо знала, что с ней происходило, и приняла это решительно и бесповоротно. Она была очень спокойна и молчалива, прислушиваясь к тому, как исчезают последние сомнения, отступают придуманные принципы — совсем как в тех романах. Оставалось ждать только радостей любви, которые почему-то запаздывали.

Неужели в романах все правда? — думала Тори. Ее колебания еще не до конца покинули ее, но они уже не властвовали над ней.

Разум ее еще пытался сопротивляться. Ты же знаешь, как выбраться из такого положения, твердил ей внутренний голос. Один раз тебя уже накрыло с головой, но все-таки ты выплыла. Смогла, в конце концов, пристать к берегу и выкарабкаться.

Расставив длинные пальцы, Тори внимательно посмотрела на свои руки, словно никогда раньше их не видела. След угольного карандаша напомнил ей о многом. И уже смирившись со всем, что ее ожидало, Тори спросила себя, когда же она напишет, точнее, попытается написать его портрет?

Тори перевела взгляд на Девона, рассматривавшего ее картины. Она заметила, что его интересовали главным образом не пейзажи или натюрморты, а портреты, особенно некоторые из них. На портретах были изображены, в основном, женщины и дети, реже — мужчины, обычно старики. Она просила их позировать, потому что их лица казались ей особенно выразительными. Девон не мог, конечно, знать, что там недоставало двух портретов. Один из них — сделанный ею по памяти портрет отца — находился сейчас на выставке в одной из галерей Нью-Йорка. Другой — портрет Джордана — еще не был распакован.

Девон отошел от последней картины, изображавшей старика, на лице которого запечатлелись следы жизненных невзгод прожитых лет, и посмотрел на Тори восторженными глазами.

— Ты принимаешь заказы?

Она утвердительно кивнула головой.

— Я хочу заказать тебе картину.

Взглянув на него, она спокойно произнесла:

— Тебя я писать не буду. — В этих, сказанных почти шепотом словах, однако, слышалась боль, какой-то с трудом сдерживаемый протест против неизбежного.

— Разве я не фотогеничен? — спросил он с комической озабоченностью.

Однако Тори было не до смеха. Она отвела глаза.

— Наоборот, даже очень фотогеничен, — рассеянно ответила она и едва узнала свой голос — таким чужим и изменившимся он ей показался.

Девон пересек комнату и подошел к ней. Тори подняла на него глаза — и встретилась с уже знакомым ей проницательным взглядом. Впрочем, может быть, она просто плохо выглядела?

— Тебя что-то тревожит, — обеспокоенно проговорил Девон. Его чудесные брови сошлись в складке на лбу, и весь он напрягся, словно готовясь к бою.

Тори хотелось плакать, но, не выдержав напряжения, она неожиданно для себя рассмеялась тихим, почти беззвучным смехом.

— Я не буду тебя писать, — повторила она, а сама не сводила с него глаз, любуясь великолепной линией бровей, этой странной незавершенностью его лица, прекрасными глазами, в которых сейчас было столько заботливого беспокойства.

Он еще сильнее нахмурился:

— В чем дело? — спросил он изменившимся голосом. — Что с тобой?

Тори опустила глаза, невидящим взглядом уставившись на пуговицу его рубашки, словно стараясь ее запомнить. Две верхние пуговицы оставались не застегнутыми, и в открытом вороте виднелись темно-рыжие волосы, покрывавшие загорелую кожу, под которой выступали твердые мускулы тела там, где, в глубине уверенно и мощно билось его сердце.

— Мне нужно побыть одной, Девон, — сказала она, и его имя как-то необычно прозвучало в ее устах.

Он нежно обнял ее.

— Я не могу уйти от тебя, — сказал он. — Особенно когда ты в таком состоянии. Я не понимаю, что случилось.

Он даже не хочет дать мне возможность сохранить хоть каплю достоинства, подумала Тори, а вслух повторила:

— Мне нужно побыть одной.

— Ну-ка, посмотри на меня, — сказал Девон повелительным тоном, но Тори твердила свое:

— Мне нужно побыть одной. — Она не могла ничего с собой поделать, хотя и чувствовала, что все это начинало походить на сцену из какого-то плохого фильма.

— Ну, Тори…

Сомнения и гордость не покинули ее, но она уже была не вольна распоряжаться собой. Тори посмотрела ему в глаза, и от этого взгляда у него защемило сердце.

— Что с тобой? — мягко спросил он. — Скажи мне, в чем дело?

— Ты все равно не поймешь, — печально произнесла она.

— И все же попробуй.

Тщетно пытаясь подобрать нужные слова и не находя их, Тори поняла, что теряет всякое самообладание. Она была готова разрыдаться. Слишком мало прошло времени. Слишком скоро это снова пришло. Боже мой, как скоро! Конечно, не об этом он ее спрашивал. Но он должен знать. Не для этого ли она привела его сюда смотреть картины?

— Однажды я написала портрет мужчины, — услышала она, словно со стороны, свой неестественный голос.

Девон успокоился.

— Ах, вот в чем дело! Поэтому ты и захотела показать мне картины, — тихо произнес он и добавил: — Расскажи мне об этом портрете.

— Мне хотелось написать портрет этого мужчины, потому что я любила его, — продолжила она все тем же чужим, хриплым после долгого молчания голосом. — И вдруг почувствовала, что не могу писать. Потому что… люблю его. Ведь я все время глядела на него любящими глазами, а когда стала смотреть на него глазами художника, то увидела в нем двух человек. Я старалась писать по велению сердца, но неожиданно обнаружила в нем не того человека, которого знала. — Тори покачала головой, как будто заново переживая потрясшее ее когда-то открытие.

Девон медленно заговорил:

— Итак, ты любила его до тех пор, пока не написала его портрет. Это ты имеешь в виду?

Тори чуть не рассмеялась ему в лицо. Она была возмущена: уж очень просто у него все выходило. Неужели все долгие месяцы страданий, боли можно было вместить в одну его короткую фразу? Тем не менее, она не рассмеялась, а кивнула головой и продолжала, медленно, с трудом выговаривая слова:

— Я должна была это предвидеть, ведь я хорошо себя знала, знала и то, что еще с самых первых своих шагов в искусстве дала себе слово не кривить душой и писать только правду. Я никогда не отступала от этого принципа. И вот, когда я написала Джордана, с моих глаз словно упала пелена, скрывавшая его истинный облик, и любовь ушла.