Читать книгу "История рыцарства во Франции. Этикет, турниры, поединки - Гюстав Коэн"

Это не значит – поскольку человеческая душа сложна, особенно душа молодого человека, – что мотивом походов на Восток не является освобождение Гроба Господня. То, что он находится в руках неверных, тех самых сарацин, с которыми воевали Карл Великий, Турпен, Роланд и Оливье, – позор, который необходимо смыть. Из этого родится разрыв, присутствующий почти во всех произведениях о Крестовых походах – а их немало, – сердце героя разрывается между любимой, оставленной на родине, и зовущей его далекой землей без креста. Конечно, на берегах Оронта найдутся утешительницы, порой даже сарацинки, кто бы стал это отрицать? Но куртуазность должна применяться и в отношении их, знакомых с нею по арабской поэзии, которой порой вдохновляется наша.

«Бог всегда на стороне правого. Бог и справедливость – это одно». Эта формулировка станет вдохновительницей судебных поединков, на которых рыцарь выступает защитником обездоленного или преследуемого.

Связь рыцарства с церковью все более укреплялась в течение XII–XIII веков, выражаясь в ритуалах посвящения, исповеди, причастия, бдения над оружием, ритуального омовения, благословения меча на алтаре. Казалось бы, это должно привести к тому, что доступ в рыцарское сословие, как и в духовное, будет открыт для каждого, вне зависимости от рождения, и для благородного, и для виллана, но аристократический принцип, проникший даже в орден бенедиктинцев, все более и более усиливался в рыцарстве, изначально совершенно чуждом ему. Принцип наследственной передачи, установленный феодализмом в отношении фьефов, все более усваивался рыцарством, хотя все еще сохранялось противоречие между посвящением по выбору и по происхождению.

По крайней мере, сохраняется благородство, противопоставляемое низости и, являясь результатом воспитания или происхождения, является неотъемлемой чертой рыцарства. То, что важнейшую роль для рыцарства приобретают женщина и куртуазность, является великой моральной революцией второй половины XII века, Французской революцией. «Любовь, – это изобретение XII века», – остроумно шутил наш старый учитель Сеньобо.

Уважение к женщине без усилий превращается в преклонение перед ней. Тогда подвиг, совершаемый в героическом эпосе рыцарем на службе королю, то есть стране, которой тот правит, и церкви, в куртуазном авантюрном романе нередко совершается ради женщины, тогда как Роланд и Оливье остались бы более чем равнодушны к такой мотивации. Примеры того, как женщина вдохновляет рыцарей на подвиги, бесчисленны. Мы привели достаточно много примеров того, но если кто-то считает, что они выдуманы сочинителями романов и их заказчицами, пусть обратится к биографии Гийома ле Марешаля, где приведены совершенно реальные случаи. Не напрасно рыцарь носит на себе рукав дамы своего сердца – символ, что подвиг совершается во имя женщины, которую он хочет покорить или которой намерен воздать почесть.

Разве мы не знаем, какое огромное вдохновение дает любимая женщина? Опять-таки французы XII века, их трубадуры и труверы открыли этот чистый источник. Разве можно представить себе Петрарку без Лауры, а Данте без Беатриче? Но ведь это наши провансальские поэты открыли им секрет вечной женственности, который, по словам Гете, влечет нас ввысь.

Итак, между любовью и доблестью навек заключен договор, и только виллан игнорирует утонченные чувства и вежливость в обращении с женщинами и не соблюдает тайну любви. Такой человек никогда не достигнет ни куртуазности, ни высокой любви, ни рыцарской доблести, хотя и может при случае проявить смелость. Словом «виллан» будут ругать непослушных и плохо воспитанных детей даже матери из простонародья. Не следует также недооценивать и спортивную сторону – состязательность турниров, которые также имеют свою красоту; там рыцари находят то, что им нравится: риск и правила чести.

Из всего этого следует, что французское Средневековье создало социальный и моральный идеал, стремясь приблизиться к нему в жизни: красивый рыцарь, сильный, храбрый, верный и великодушный, особенно по отношению к поверженному врагу, не изменяющий данному слову даже при угрозе жизни, поклоняющийся той, кого любит и от которой ждет милости, – один из самых благородных человеческих типов, придуманных людским умом. Конечно, ему порой не хватает знаний и поэтичности, но поэзия все равно часто присутствует, потому что многие сеньоры, даже один король Наваррский в XIII веке, научились сочинять стихи и песни в разговорном и музыкальном ритме. Им не нравилось, что другие говорят за них слова, ласкающие слух и доходящие до души.

Этот тип продолжается в щедром и в честном человеке XVII века, в романтических героях Шатобриана и Виньи, в рыцарях шпаги и пера, а в наше время – в Гинемере[24]и Сент-Экзюпери.

Нам приятно, что и в наше время западный мир идентифицирует его с французом, которого воспринимают как человека отчаянной, почти безумной храбрости. Он вежлив с мужчинами и галантен с женщинами, верен себе и данному слову, презирает опасность и защищает справедливость.