Читать книгу "Слепень - Вадим Сухачевский"

– Здесь, у нас, останешься?

– Вот еще! – ответила за него Полина. – Пойдет к нам, нечего людям поганить медовый месяц.

– А у вас з Викентем? – спросил он.

Она вздохнула:

– Нам с Викентием до медового месяца еще далеко. Вот со Слепнем расправимся – тогда, может, и будет он, медовый… Короче, сейчас с тобой пойдем. Тут недалеко, но придется тебе все же минут пять посмотреть на фашистские рожи, уж постарайся, чтоб не стошнило.

В ответ Афанасий пообещал, что при виде этих рож он будет отворачиваться. А чтобы уж точно не стошнило…

– «Било-розового» тут нэма? – спросил он и пояснил, что от этого портвейна у него «відразу нудота[52]проходіт» и чутье обостряется. Уж после «Било-розового» Слепень, мол, от него точно не уйдет.

Юрий развел руками:

– Увы, чего нет, того нет. Разве что могу мартини заказать в номер.

– Ну, нэма так нэма, – грустно вздохнул Афанасий. Потом с подозрением спросил: – А ця твоя мартіня – часом нэ шаммпанське?

– Нет, – покачал головой Юрий, – «з вогнегасников» таких гостей не угощаем. Мартини – это такой вермут.

– Дорогою, мабуть?

– Не волнуйся, у нас хватит. Для дорогих друзей ничего не жалко.

Афанасий какое-то время колебался, потом сказал:

– По мені, «Било-розовый» краще. Але якщо немає… Гаразд, хай буде твоя мартіня![53]

Юрий позвонил по внутреннему телефону и заказал в номер бутылку мартини и закуску. Хотел было попросить Афанасия на время скрыться в спальне, но, когда поднял глаза, того в гостиной уже не было, он оставил после себя только густой запах псины.

– Ого! – увидев вошедшего официанта с подносом, на котором, кроме большой бутылки мартини, располагалась всякая деликатесная снедь, воскликнула «пани курва» Моника Броневска. – Остатни раз ядвам тылко…[54]– Она вовремя осеклась, поскольку в последний (а возможно, и единственный в жизни) раз она могла видеть такое роскошество только в Москве, когда все это было доставлено по звонку генерала ГРУ.

Без барских затей она тут же потянулась прямо рукой за кружочком салями и тут же стала жевать. Это было вполне в образе молодой «пани курвы», не приученной к обременительным манерам.

Официант лишь скромно улыбнулся. К запаху в гостиной миссис Сазерленд он, впрочем, явно принюхивался. Возможно, при этом подумал – не питают ли господин граф и миледи, помимо пристрастия к любви втроем, еще и пристрастие к зверюшкам? Для постояльцев сей гостиницы это явно было что-то новенькое. Однако это был хорошо вышколенный официант, и, кроме раздувания ноздрей, он больше не выказал никаких признаков своего любопытства к странным причудам богатых извращенцев.

Лишь только он ушел, Афанасий каким-то образом снова возник в гостиной. Для Юрия всегда так и оставалось загадкой – то ли он умеет передвигаться совершенно неслышно, то ли появляется каким-то иным, менее материалистическим путем.

– Це і є ваша мартиня? – поморщившись, спросил Афанасий. – Ну, звиняйте…

С этими словами взял бутылку, открыл ее щелчком пальца и, закинув голову, с громким бульканьем перекачал ее содержимое в свое нутро. Юрий и Катя смотрели на него с любовью: и сотворила же природа такое восьмое чудо света!

Отставив пустую бутылку, Афанасий из всех яств взял только маслину, обнюхал ее, слегка надкусил, поморщился и, украдкой помянув «лайно»,[55]положил ее на место. Зато Полина с удовольствием уплетала все за обе щеки – даже стоическим «невидимкам» не чуждо было все человеческое.

Афанасий вроде бы даже не был пьян, он запросто потреблял и не такие количества, но глаза его вдруг замерли, и, словно прислушиваясь к чему-то, он произнес:

– Чую…

– Что, что ты чуешь, Афоня, голубчик? – спросила Катя.

– Він тут, близько…

– Да кто же, кто?!

– Вiн… Гедзь… Гедьзенко…

– Слепченко, что ли?

Афанасий кивнул:

– Вiн… – и по небритым щекам его потекли слезы. – Він мене не пошкодує, уб’є…[56]

– Не убьет, не бойся, Афоня, – пообещала Полина, – ведь я ж с тобой, – хотя было видно, что при упоминании Слепня ей тоже стало не по себе. – Со мной тебя никто не убьет, – гладя его по картузу, приговаривала она, – успокойся, Афонечка, ты же меня знаешь!

– Як не знати, товариш нэвидимка… А тильки він все одно уб’є, Гедзь поганий…

– Не бойся, не «уб’є», я ему не дам! Заладил, тоже: «уб’є» да «уб’є»! Ничего не «уб’є»! Что ж я тебя одного оставлю, Афоня? Сейчас пойдем ко мне, ляжешь, немножко поспишь, успокоишься. А что выпил немного – так это пройдет. Пойдем-ка, пойдем, Афонечка.

– Только ты, Афоня, постарайся выйти так, чтобы тебя никто не видел, – вставила Катя.

– Не бійтеся, ніхто не побачить. Сам товариш старшой майор Миколаив…

– Теперь он генерал-майор, – подсказал Юрий.

– Знаю, що енерал-хренерал, а, по мені, «старшой» звучить краще… Як він мене називав?

– Ну как?

– Юникум! – важно произнес Афанасий и даже поднял при этом палец кверху.

– Конечно, ты и есть уникум, – подтвердила Катя.

– То-то, – кивнул Афанасий. – Отже не бійтеся, не побачить ніхто… – И опять погрустнел: – Він мене зараз уб’є, і залишуся я лежати в чужій землі.[57]

– Не останешься, не горюй, – пообещал Васильцев, – даю слово, я тебя похороню где скажешь. Если, конечно, тебя еще переживу, ты у нас вон какой крепкий!.. Где бы хотел лежать?

– На рідному Херсоні…

– Вот и будешь лежать у себя «на рідному Херсоні».

– Як? Коли він тут мене уб’є, Гедзь бубновый!

Последних слов, про «бубнового Гедзя», Юрий не понял и спрашивать не стал, о чем позже пришлось пожалеть.

– Ну это мы еще поглядим, – сказал он.

– Дивися, дивися… А лише він мене уб’є, все одно уб’є… – и с этими словами Афанасий двинулся к двери.

– Жди меня у входа! – крикнула Полина ему вслед.

Афанасий кивнул и повторил:

– Уб’є…

Открывалась дверь или нет – Юрий этого как-то не заметил, просто Афанасий вдруг исчез, и все. Дематериализовался.