Читать книгу "Это и есть любовь? - Дженнифер Хейворд"

– Рокко, ты волшебник. Все эти дни весь мир только и говорит о Монделли. Впрочем, – она хитро улыбнулась, – в этом, скорее, заслуга твоей чудесной невесты. Жду не дождусь увидеть ее сегодня в платье от Марио.

Вина, которую и без того испытывал Рокко, усилилась. Он должен быстрее найти Оливию и убедиться, что с ней все хорошо. Как всегда перед показом, все утро она была сама не своя.

Рокко кивнул чете Риалто:

– Прошу меня простить. Я как раз спешу к ней за кулисы.

Он продолжил путь вдоль рядов из стульев, то и дело с кем-то здороваясь и пожимая руки. Все это отдавало безумием – огромное количество людей с шумом и гамом сновало во всех направлениях.

– Вы видели Оливию? – спросил Рокко одну из моделей.

– В дамской комнате, – ответила та, вытягивая свою элегантную худую руку в сторону туалетов.

Когда он встретил там свою невесту, на ней не было лица. Сердце его забилось в четыре раза быстрее.

– Все хорошо? – с ходу спросил он.

Оливия кивнула, проходя мимо него.

– Показ уже начинается.

– Оливия! – позвал он, хватая ее за руку. – Что с тобой?

– Меня только что вырвало, – призналась она. – А в остальном полный порядок.

Электронная музыка заиграла громче, и Оливия поспешила на выход:

– Мне пора.

Глядя ей вслед на ее осунувшуюся фигуру, Рокко не знал, что предпринять. Он не видел, как к нему подошла Саванна.

– Откуда взялся журналист из «Фэшн репорт»? – спросила она. – Я не знала, что у него есть пропуск за сцену. Он весь вечер донимал Оливию вопросами.

Отлично. Рокко чувствовал, как жар внутри его разгорается с пугающей силой.

– В следующий раз будь внимательнее, Саванна, – распорядился он.

Саванна кивнула:

– Рокко, я знаю. Не пойму, почему меня не поставили в известность.

Он занял свое место в зале. В нем бушевал гнев на проклятого репортера, не дававшего прохода Оливии. Одновременно он злился на себя за то, что не предотвратил этого. Он управлял мультимиллиардной империей, но в простых жизненных ситуациях часто оставался беспомощным.

Фирменный синий цвет бренда «Монделли» окрасил сцену. На подиуме появилась Оливия, и зал взорвался аплодисментами. В вечернем светло-зеленом платье она выглядела блестяще. Спина ее была полностью обнажена, и по ней волшебным каскадом спадали удивительной красоты волосы. Даже с последних рядов был виден яркий огонь ее голубых глаз. Она как будто не была настоящей.

Рокко наизусть знал каждый изгиб ее идеального тела, каждую ямку в нем. Казалось, чего еще можно желать? Но одна ночь сменяла другую, а его страсть к Оливии только росла. Вероятно, потому, что он обладал ее телом. Но ее душа оставалась для него закрытой.

Он видел это даже сейчас, когда она прошагала мимо, бросив на него взгляд своих горящих глаз. И этот огонь был ему как знак. Выступление Оливии закончилось.

После показа, как всегда, последовали интервью. А как только началась вечеринка, Рокко молча схватил Оливию за руку и повел к машине. Через минуту они мчались к нему в квартиру.

Там она первым делом поднялась в обогреваемый сад. Здесь Оливия чувствовала себя спокойнее всего. Когда вошел Рокко, она сидела на лавочке, уставившись на падающую в фонтане воду.

– Что случилось?

Оливия повернулась к нему:

– «Фэшн репорт» снимают обо мне фильм. А поскольку я отказалась отвечать на их вопросы, они планируют опросить других моделей, страдающих тревожным неврозом.

Рокко изо всех сил стиснул зубы, кулаки его сжались.

– Я подам на них в суд. Им запретят это показывать.

Но в глазах Оливии он прочитал смирение. Готовность принять все как есть.

– Не нужно, Рокко. Пусть это наконец случится. Может, хотя бы потом они успокоятся.

Задумавшись, Рокко понял, что она права. Он сел рядом с ней, поставил локти на колени.

– Ты же видишь, что вся грязь вокруг меня лишь на руку Дому Монделли, – продолжала Оливия. – И поскольку ты этого и хотел, я прошу тебя: не надо ничего предпринимать.

Ему хотелось кричать от отчаяния.

– Дело не в том, чего хочу я, Оливия, – проговорил он. – Сегодня ты была безупречна. Пойми, как тебе это удалось, и в точности повтори в Париже. А потом все закончится.

Оливия грустно улыбнулась:

– Нет. Потом будет весенне-летний сезон. Все закончится, только когда истечет контракт.

– Ты сама на это согласилась, – заметил Рокко. – И тебе известно, что только ты можешь усмирить своих демонов прошлого. Если я сниму тебя со съемок, вычеркну из показов, ты сделаешь меня виноватым. Но всю жизнь будешь винить себя. И поверь, ни один журналист не сможет причинить тебе такую боль.

Глаза Оливии блеснули тем огнем, что он видел в них сегодня на показе.

– Не путай меня с собой, – сказала она. – Я не могу быть непроницаемой глыбой, что держит свои чувства в себе. Я не умею ставить работу выше всего остального.

Рокко поднялся на ноги. Обвинение в ее словах пронзило его до глубины души.

– Я не ставлю работу выше всего. Все эти недели я был с тобой, когда тебе требовалась поддержка. И всю жизнь я был рядом со своей семьей. Так что не говори, что мне все равно.

– Ты хочешь на мне жениться ради бизнеса, Рокко. Какие еще нужны доказательства, что главное для тебя – бизнес?

– Я не считаю, – выпалил Рокко, – что один год жизни ради компании, которую я сделал международным гигантом, – это большое жертвоприношение. Я сделал Дом Монделли гордостью всех итальянцев в мире.

Оливия кивнула:

– Об этом я и говорю. Тебе это легко, ведь твои чувства не вовлечены.

Рокко прищурил глаза:

– Мы говорим о чем-то помимо нашей сделки? Потому что, насколько я помню, твои интересы в ней тоже учтены.

– Это было вначале, – тяжело выдохнула Оливия. – До того, как я узнала тебя таким, каким ты не хочешь казаться.

Будто холодная рука сдавила сердце Рокко.

– Оливия…

– Нет, – перебила она, подняв вверх ладонь. – Ты не настолько глуп, чтобы не видеть моих чувств к тебе. Я влюблена в тебя с того вечера в Нью-Йорке. Когда ты не дал моей карете превратиться в тыкву и спас мою душу, как тетушка фея. Хотя, возможно, – продолжала Оливия, – я влюбилась в тебя еще раньше. Тогда, в «Навильи». Когда ты сел за мой столик и очаровал меня своим умом и шармом. – Она посмотрела на него, и в ее больших голубых глазах читалось сожаление. – Но ведь тебе все равно, не так ли? Я одна виновата в том, что переступила черту. Я, как и моя мать, влюбилась в одного из Монделли и пустила свою жизнь под откос. Наверное, в этом проклятье всех женщин в нашем роду.