Читать книгу "Экстренный случай - Майкл Крайтон"

– Она принимала их ежедневно? – спросил я.

– Да.

Я не гинеколог и не аптекарь, но кое-какие познания все же имею. Во-первых, мне известно, что почти все противозачаточные пилюли сейчас выпускаются в пузырьках со специальными крышечками, снабженными отверстиями. Это облегчает подсчет и помогает женщине определить, сколько таблеток она приняла. Во-вторых, дозы гормональных препаратов снижены с двадцати до двух миллиграммов в день. А значит, пилюли должны быть совсем крошечные.

Но таблетки Карен были довольно большими, безо всяких меток, белые как мел и хрупкие. Я сунул одну из них в карман, а остальные возвратил в пузырек. Я уже догадывался, что это за зелье. Химического анализа не требовалось.

– Вы встречали кого-нибудь из дружков Карен? – спросил я.

Джинни покачала головой:

– Нет, никогда никого не видела. Карен много распиналась о том, как они хороши в постели, но это была просто болтовня. Она все время норовила пустить пыль в глаза, вот и горланила, как на площади. Подождите минутку.

Она подошла к туалетному столику Карен. Под рамку зеркала были вставлены несколько фотографий молодых людей. Взяв две, Джинни вручила их мне.

– Вот об этом парне она говорила, но, по-моему, они давно перестали встречаться. Кажется, с лета. Он учится в Гарварде.

На снимке был запечатлен старательно, но шаблонно позирующий мальчишка в футбольной экипировке, с номером 71 на груди. Он стоял, согнувшись, касаясь одной рукой земли и злобно ощерив зубы.

– Как его зовут?

– Не знаю.

Я взял программку матча Гарвард против Колумбийского. Под номером 71 числился правый защитник Алан Зеннер. Занеся это имя в записную книжку, я вернул Джинни снимок.

– А этот, второй, – продолжала она, вручая мне еще одну фотографию, – посвежее будет. Кажется, Карен еще не рассталась с ним. Иногда по вечерам, прежде чем лечь спать, она целовала его фотографию. Его зовут то ли Ральф, то ли Роджер.

На фотографии был изображен молодой негр в плотном лоснящемся костюме, с электрогитарой в руке и натянутой улыбкой на губах.

– Думаете, они встречались?

– Да. Он из какого-то бостонского оркестра.

– Ральф, говорите?

– Что-то в этом роде.

– Как называется оркестр?

Джинни сосредоточенно нахмурилась:

– Карен однажды говорила. Или не однажды. Но я не помню. Она не то что другие девчонки, которые выложат вам всю подноготную своих парней. Карен была не такая. Обронит фразу, а потом жди следующей.

– И вы думаете, что по выходным она уезжала к этому парню?

Джинни кивнула.

– А куда? В Бостон?

– Наверное. Или в Бостон, или в Нью-Хейвен.

Я перевернул фотографию. На тыльной стороне было написано: «Фотоателье Кэрзина, Вашингтон-стрит».

– Могу я взять себе этот снимок?

– Конечно, – ответила Джинни. – Мне он без надобности.

Я сунул фото в карман и снова сел.

– Вы когда-нибудь видели кого-то из этих людей?

– Нет, не встречала я ее дружков. Погодите-ка, однажды видела подругу.

– Подругу?

– Ну да. Однажды Карен сказала мне, что к ней приезжает близкая подруга, настоящая «оторва», дикий зверь. Ну, всякое такое. Короче, я ожидала увидеть занятное зрелище, но, когда она приехала…

– Что же вы увидели?

– Нечто весьма странное. Рослая длинноногая девица. Карен все время повторяла, что хотела бы иметь такие же длинные ноги, а та девица просто сидела и молчала. Надо полагать, она была хорошенькая, но уж больно чудная. Как будто спала. Может, наширялась. Наконец, где-то через час, она заговорила и начала плести всю эту белиберду.

– Какую белиберду?

– Ну, не знаю. Странные вещи. Вроде как «дожди в Испании подмыли здания». И сочиняла стихи про то, как люди резвятся в макаронных полях. Белиберда, понимаете? Я бы это стихами не назвала.

– Как звали эту девушку?

– Не помню. Кажется, Энджи.

– Она студентка?

– Нет. Она молодая, но нигде не учится. Работает. Кажется, Карен говорила, что она медсестра.

– Постарайтесь вспомнить ее имя, – попросил я.

Джинни сосредоточенно уставилась в пол, потом покачала головой:

– Нет, не могу. Я не обратила на нее особого внимания.

Мне не хотелось менять тему, но надо было торопиться.

– Что еще вы могли бы рассказать мне о Карен? – спросил я. – Она нервничала?

– Нет, была само спокойствие. Все наши с ума сходили от волнения, особенно перед экзаменами, а ей, похоже, было на все наплевать.

– Она была энергичной девушкой? Подвижной? Словоохотливой?

– Карен? Не смешите меня. Сонная она была и полумертвая, только в дни свиданий и оживала. А так все время сетовала на усталость и переутомление.

– Она много спала?

– Да, продрыхла почти все занятия.

– Какой у нее был аппетит?

– Да обыкновенный. Завтрак и обед она обычно тоже просыпала.

– В таком случае Карен, наверное, теряла в весе?

– Как раз наоборот, – ответила Джинни. – Прибавила. Не так чтобы много, но прилично. За каких-нибудь полтора месяца. Не могла влезть ни в одно платье, и ей пришлось покупать новые.

– Вы заметили какие-нибудь другие изменения?

– Вообще-то да, но я не знаю, важно ли это. То есть для Карен это было важно, но все остальные ничего не замечали.

– Чего не замечали?

– Видите ли, Карен вбила себе в голову, будто бы ее тело обрастает волосами. Руки, ноги, понимаете? И над губой тоже. Она жаловалась, что замучилась брить ноги.

Взглянув на часы, я увидел, что уже почти полдень.

– Что ж, не хочу отрывать вас от занятий…

– Ерунда, – перебила меня Джинни. – С вами интереснее.

– Неужели?

– Ну, смотреть, как вы работаете, и все такое.

– Но ведь я – обычный врач, и вы уже наверняка беседовали с людьми моей профессии.

Джинни вздохнула.

– Должно быть, вы принимаете меня за дурочку, – с легкой обидой сказала она. – Я же не вчера родилась.

– Напротив, – заспорил я. – По-моему, вы очень умны.

– Вы вызовете меня в суд?

– В суд?

– Ну, чтобы дать показания.

Я посмотрел на нее, и мне опять подумалось, что она репетирует перед зеркалом. На лице Джинни появилась загадочно-глубокомысленная мина, столь присущая героиням многих фильмов.