Читать книгу "Шпионский Токио - Александр Куланов"

Всего лишь несколько лет назад, если идти по Харуми-дори от главного перекрестка 4-го квартала Гиндзы — оттуда, где высятся универмаги «Мицукоси» и «Вако», здание Санай-биру, известное в народе как «стакан», — в сторону центра, отеля «Империал» и парка Хибия, и повернуть налево на Намики-дори, то через сотню метров по левой стороне можно было найти этот дом. Дом как дом, ничего необычного. Стандартная, безликая постройка. Но на первом этаже рядом с большим, до пола, окном, сбоку от двери, висела вывеска с крупными, видными издалека буквами: «KETEL». И еле заметная металлическая мемориальная доска с портретом импозантного пожилого европейца.

Звали почтенного выходца из старушки Европы — Гельмут Кетель, и он был основателем заведения, называвшегося перед войной «Рейнгольд», то есть «Золото Рейна». В начале прошлого века герр Кетель служил в Китае, в городе Циндао, который с 1897 года был германской колонией (поэтому китайское пиво «Циндао», как говорят, до сих пор по вкусу походит на немецкое). С началом Первой мировой войны в 1914 году японцы осадили и после упорных боев захватили город, пленив гарнизон крепости и интернировав гражданских лиц. Военный моряк Гельмут Кетель поневоле перебрался в стан победителей, оказавшись в лагере военнопленных в Нарасино неподалеку от Токио. Когда в 1919 году пленных освободили, бывший моряк отказался возвращаться на родину и переехал в Восточную столицу, решив заняться собственным делом и познакомить победителей с германским способом ведения дел. Таких как он, в Нарасино набралось тридцать человек из пяти сотен военнопленных. Всем им понравилось в Японии, и они всю жизнь (а Гельмут Кетель скончался в 1961 году) старались держаться вместе. Кто-то научил японцев варить колбасу, кто-то преподавал немецкий язык в университетах, кто-то делал сгущенное молоко и конфеты, а Гельмут Кетель после десяти лет неудачных поисков и творческих метаний в ноябре 1929 года основал заведение, которое, благодаря одной его сотруднице и одному посетителю, внесло имя бывшего моряка в историю.

Немцев, да и вообще белых иностранцев — гайдзинов, в тогдашнем Токио было куда меньше, чем сейчас. Один из них — некий Ломьер, тоже бывший пленный из Циндао, открыл свой ресторан в подвале тоже где-то на Гиндзе — Зорге любил иногда отобедать у него, но это было дороговато. Но вот настоящих немецких пивных — «бирштубе» до 1930 года тут не было вовсе, хотя и тогда уже процветали местные подделки под них, а значит, был спрос, несмотря на отсутствие носителей пивной культуры. Гельмут Кетель, сразу получивший прозвище «папаша Кетель» за солидность и корпулентность, решил спрос удовлетворить и открыть в Токио самую что ни на есть настоящую «бирштубе» с немецким пивом и немецкими сосисками. Говорят, с разливным пивом у него были проблемы, зато ассортимент бутылочного впечатлял. Что касается сервиса, то папаша Кетель разумно рассудил, что от добра добра не ищут, и предупредительных и вежливых официанток-японок просто переодел в традиционные немецкие костюмы. К слову сказать, и сегодня в Токио немало полуиностранных-полуяпонских баров, которые идут по такому, уже ставшему привычным, беспроигрышному пути.

Правила работы у папаши Кетеля были весьма занятные. Жалованья официанткам он не платил совсем и даже, по некоторым сведениям, заставлял их выкупать «спецодежду» — те самые немецкие платья. Это слегка напоминало работу гейш, которые тоже трудились в долг, а стоимость их «спецодежды» — кимоно — засчитывалось им в счет будущих заработков. Возможно, расчетливый немец как раз у гейш это и подглядел. Но, так же как и гейши, его официантки получали чаевые и, в отличие от японских хозяев, все заработанное папаша оставлял своим девочкам. Это был почти социализм в одной отдельно взятой немецкой пивной: кто как поработал, тот так и получил.

Заведение, несмотря на немалые цены, процветало. В первую очередь за счет немцев, которых по мере развития сотрудничества между Третьим рейхом и Страной восходящего солнца здесь становилось все больше и больше, а репутация заведения папаши Кетеля манила. Гайдзины с удовольствием шли в странный ресторан, где совмещались японские и европейские порядки и меню, были щедры и благосклонно дарили своим вниманием молодых японок, а потому от нехватки персонала и гостей хозяин не страдал. К тому же, как всякий предприниматель средней руки, Гельмут Кетель поддерживал связи с другими иностранными коммерсантами в Токио. Одним из его приятелей был немец Ферстер, державший маленькую и, мягко говоря, не слишком прибыльную мастерскую по изготовлению всякого рода инструментов, отверток, гаечных ключей. От краха Ферстера спас другой германский завсегдатай «Рейнгольда», пришедший сюда либо по рекомендации Зорге, либо вместе с «Рамзаем», — Макс Клаузен, ставший партнером Ферстера. Это в их «Инженерной компании Ф. и К.» Рихард Зорге купил тот самый «Цундап», на котором врезался в стену американского посольства…

С рестораном «Кетель» меня познакомил и рассказал его историю Василий Молодяков. Когда-то давно, в молодые годы, он подрабатывал в Токио гидом, но в соответствии с образованием и склонностями придавал своим экскурсиям историко-политический уклон. Если между гидом и туристами устанавливалось полное взаимопонимание, экскурсии нередко заканчивались обычно на Гиндзе, в «Кетеле», где за бутылкой доброго «Варштайнера» или «Шнайдервайса» Василий Молодяков рассказывал историю этого заведения и его посетителей — уже вне обычной туристической программы.

Мы с Василием полюбили «Кетель», хотя ходить туда часто было не по карману. Водили своих друзей и подруг, коллег, потом туристов, как-то раз даже веселую компанию болельщиков во время чемпионата мира по футболу. Про Зорге в заведении тогда — в 2002 году — уже никто не помнил, а может, не хотел вспоминать — имя-то в Японии известное! Но в зале всегда находился полный пожилой немец, хотя весь персонал был японский. Хозяин? Мы не спросили. А теперь уже негде и некого.

Мы сидели на высоких удобных стульях, расправляясь с сосисками и свиной голяшкой и глядя, как густое пиво с трудом стекает по стенкам бутылки. Для его скорейшего попадания в стаканы здесь был разработана особая техника. Официантка искусно, очень быстро и ловко перекатывала опрокинутую вниз горлышком бутылку в ладонях, и пенящаяся жидкость под воздействием каких-то хитрых физических законов красиво скручивалась из сосуда в высокий бокал. Вкупе со своеобразной обстановкой, нарядом официанток и знанием истории места все это производило неизгладимое впечатление, составляя, как сейчас сказали бы, «особую энергетику» ресторана.

Финальным аккордом каждого посещения «Кетеля» был расчет в кассе. Никаких калькуляторов и, боже упаси, кассовых аппаратов. Неторопливая, но сноровистая пожилая японка с пораженными артритом пальцами вручную заполняла счет, подсчитывая сумму на соробане — старинных японских счетах. Почему мы тогда не поговорили с ней? Почему не расспросили о ее истории? Я бы совсем не удивился, если бы она рассказала нам, как Рихард Зорге — высокий худощавый немец с широкими покатыми плечами в белом костюме лез в свой кошелек под звук этих же самых костяшек. Увы…

Летом 2005 года, пять лет спустя после смерти одной из главных героинь самой яркой шпионской истории Японии, «Кетель» закрыли, а мемориальную доску сняли. Ни тетушку-кассира, ни японских официанток в немецких платьях, «раскатывающих» «Шнайдервайс», мы так и не удосужились сфотографировать. Тогда нам казалось, что «Кетель» вечен и все еще успеется. Мы ошиблись, и на память осталась только пара любительских снимков, сделанных во время очередного туристического визита, да завалявшийся в бумажнике счет — за посещение «самого шпионского бара Токио». Потому сегодня нам приходится только перечитывать воспоминания очевидцев походов советского разведчика в «Рейнгольд» к папаше Кетелю, да работы тех историков, при которых вся эта обстановка была еще далека от того, чтобы оказаться теряющейся частью истории. Одним из них и первым, рассказавшем о самой романтической стороне жизни Зорге в Токио, стал советский журналист Всеволод Овчинников. В 1964 году ему первому удалось встретиться с бывшей официанткой из «Рейнгольда» Исии Ханако. Она и поведала журналисту начало удивительной истории любви японской девушки и советского разведчика немецкого происхождения.