Читать книгу "Чего хотят женщины? Наука о природе женской сексуальности - Даниел Бергнер"

Результаты ее исследований сексуального желания были опубликованы в ведущих журналах. Они показали, что ее пациентки сообщали об усилении желания, хотя она незамедлительно получила опровержения: во-первых, это желание нелегко измерить, во-вторых, люди склонны подтверждать улучшение состояния в анкетных опросах, собираемых их лечащими врачами, а кроме того, практически любой метод, который заставляет кого-то думать о сексе, может увеличить интерес к нему. Бротто не утверждала, что она может предоставить своим пациентам то, чего они желают. Она процитировала мне свои записи: «Я хочу заниматься сексом, когда чувствую, что жажду его». Она вздохнула. Она не могла обеспечить этого, если не случится чуда или в постели пациентки вдруг не появится новый партнер.

Я спросил у нее о парадоксе ее работы над DSM: в то время как расстройства организма считаются нарушением нормы, HSDD, казалось, воспринималось как нормальная ненормальность, состояние, которое в принципе не относилось к психиатрии, а считалось нашей внутренней договоренностью с самими собой. Это было подтверждено всеми женщинами, с которыми она работала. Они не перестали желать, а просто прекратили хотеть или испытывали затруднения с возникновением желания. «Да, – согласилась Бротто, – в психиатрических умозаключениях наличествовала путаница».

Ненадолго она задумалась над тем, почему наши мечты и обещания быть вместе навсегда неизбежно вступали в противоречие с нашей сексуальной сущностью. Она сказала: «Мне бывает очень грустно, когда я думаю о женщинах или парах, которые приходили ко мне со своими проблемами, о себе самой». Она снова вздохнула. Это было что-то сродни бессловесному выражению огорчения на более низкой октаве.

Прислонясь к перилам своей наблюдательной вышки, следя за обезьянами и вспоминая маленькие тесные клетки, которые искажали сексуальное взаимодействие между самками и самцами, Уоллен размышлял о том, что моногамия была для женщин своеобразной культурной клеткой – одной из многочисленных клеток, устроенных социумом и искажающей либидо. Он говорил об исследовании, которое упоминала Бротто: сотни женщин в течение пятнадцати и более лет записывали, как развиваются их отношения, как меняется их биохимия, желание. «Идея о том, что моногамия соответствует естественной сексуальности женщин, скорее всего, неверна», – сказал он.

Моногамия была для женщин своеобразной культурной клеткой – одной из многочисленных клеток, устроенных социумом и искажающей либидо.

Мин была абсолютно уверена в этом. «У меня есть друзья-мужчины. Порой кто-то из них рассказывает мне о своей новой подруге и утверждает, что никогда не видел настолько сексуальную женщину. Он испытывает сильнейшее возбуждение. А я думаю: «Подожди». Моногамия не только не увеличивает женскую сексуальность, но, вероятно, хуже действует даже на женщин, чем на мужчин». По ее словам, в этой области не проводилось достаточного количества исследований, однако она упомянула об одном немецком обзоре. В нем говорилось о том, что женщины, находящиеся в парах, чувствовали, как с течением времени их желание стремительно падало.

Одна из причин этого, по ее мнению, коренится в нарциссических потребностях. В условиях верности пыл, страстное стремление быть желанной быстро слабеет не только потому, что партнер женщины теряет уровень интереса, но и потому, и это намного важнее, что женщина чувствует, что ее партнер пойман, попался в ловушку, что он больше не делает мотивированный страстью выбор, выделяя ее из прочих.

Как и Бротто, Мин не приводила никаких аргументов против верности, против брака. Она часто говорила о своем муже, описывала его карьеру преподавателя литературы. Но в процессе работы с парами она поняла, что ей выпал невероятно редкий шанс в мире эроса: мера успеха ее мужа восстанавливала ее жажду. Приблизительно в одной трети случаев, с которыми она имела дело, удавалось восстановить лишь весьма умеренные ощущения.

Если секса вообще не было, метод Мин порой сводился к планированию секса, независимо от того, хотели этого партнеры или нет. Она диктовала встречи и следила за тем, чтобы они обязательно произошли. Это можно сравнить с тем, как если бы она бралась за лопату и выкапывала нечто глубоко захороненное. Одна из ее пациенток язвительно назвала ее метод «ночным трахом». Одна из замужних женщин, у которых я брал интервью, считала подобное планирование великолепным решением. Она сказала, что это похоже на тренировку. К тому времени, когда вы покинете спортзал «с бурлящими в крови эндорфинами», вы будете рады, что побывали там, хотя, возможно, вам и не захочется поскорее дождаться конца следующего дня и вернуться туда.

По мнению Мин, врачи, утверждавшие, что способны восстановить страстность постоянных отношений, внушить сексуальную жажду высокому проценту своих пациентов, не утруждали себя строгой оценкой результатов своей деятельности и вводили в заблуждение как себя, так и обратившихся к ним людей. «Это большой бизнес: книги, мастер-классы. Вы можете каждый год писать по книге, полной обещаний, и каждый год она будет бестселлером».

Мин вспомнила, как на одной из конференций она откровенно рассказала о своих достижениях. Один врач позднее подошел к ней с достаточно распространенной историей. На сеансах психотерапии жена предположила, что, если ее муж будет помогать ей в работе по дому, она сможет хотеть его в постели. И врач попросил мужчину выполнять домашние обязанности. Он чистил кастрюли, делал уборку, отвозил детей в школу и забирал их вечером. Однако секса не последовало. «Мы рекомендуем мужчинам поливать это карликовое деревце женского желания, – сказала мне Мин, – мы говорим им, что необходимо заботиться об этом капризном растении – и что же?»

Она не имела ничего против мужчин, выполняющих работу по дому. Просто, по ее мнению, подобные действия вряд ли будут способствовать буйному росту ветвей задыхающегося от недостатка свободы деревца.

В то время как Мин объясняла проблему моногамии своей теорией нарциссизма, Сара Блаффер Хрди, приматолог и преподаватель антропологии в Калифорнийском университете в Дэвисе, начала исследовать эволюционные причины. Ее идеи бросали вызов эволюционным психологам, которые настаивали на том, что женщины менее чувственный пол и им больше подходит моногамия. Хрди начала свою карьеру с изучения лангуров в Индии. Самцы этих обезьян с угольно-черными мордами, обрамленными облаком светлого пушистого меха, склонны к необузданному детоубийству. Они нападают и убивают новорожденных детенышей, которые не являются их потомками. Так же поступают и самцы многих других видов приматов. По мнению Хрди, неразборчивость самок в сексе у этих типов обезьян и бабуинов развилась частично как защитный механизм: это маскировало отцовство. Если самец не уверен в том, какие детеныши рождались от него, а какие – нет, он будет менее склонен к детоубийству. Это относилось не ко всем нашим ближайшим диким предкам: самцы обезьян-резус стараются предупредить незапланированные связи, и детоубийство у них наблюдается редко. Создание логичной эволюционной схемы шло по возрастающей, в ней было еще очень много белых пятен, моментов, которые нельзя назвать абсолютно ясными и универсальными, но Хрди, с ее теорией множественности связей как защитного механизма, добавила интригующий элемент в нашу родословную.