Читать книгу "Дверь в чужую осень - Александр Бушков"

— Ты сам-то в это веришь? — усмехнулся я.

— Ни капельки, — сказал он тут же, — Просто и выдвигаю гипотезы. Раз уж я, как сами признаете, ближе всех к науке. В науке как раз и положено версии выдвигать…

Паша ехидно поинтересовался:

— А не случалось ли так, что потом другие ученые эти гипотезы разносили в пух и прах, как шведа под Полтавой?

— Да тыщу раз, — сказал Толя.

— Ну вот. Гипотенуз, то бишь гипотез, можно сочинить хоть целый воз с прицепом, да как их проверить? Вообще-то лично я все же доложил бы по начальству… но не раньше, чем у меня в кармане будет выписка из приказа об увольнении в запас. И взятки гладки… Или кто-то полагает, что нам надо в Академию наук написать?

Все промолчали, и я тоже. Ситуация — хоть ты лоб себе разбей… Есть эта рожа, данная нам в ощущениях в качестве объективной реальности, согласно строчкам классика. Вреда не приносит, на фотоснимках загадочным образом исчезает… И предпринять нечего. И я подумал: все же весьма неглупым человеком был тот австрияк, что наглухо запер дверь. Наверняка какое-то время ломал голову, как мы и Мальгинов, а потом хорошенько взвесил все и принял мудрое решение — провались ты к чертовой матери, чтоб тебя никто больше не видел…

И на этом разговор про нашу подвальную знакомицу как-то потихоньку увял сам по себе и более не возобновлялся — снова начали о насущном, о демобилизации: кто что слышал, какие уже были примеры… И все такое прочее.

Назавтра о роже вообще разговора не заходило — проснулись утром без особенных похмельных страданий, ребята пошли в штаб, и я с ними. Еще раз заглядывать в подвал и не собирался. Часа через полтора все нужные бумаги были готовы, и я уехал в дивизию. Естественно, там я никому ничего не рассказывал: ни начштаба, ни особистам, ни сослуживцам. Вы бы на моем месте болтали всем и каждому? Вот то-то…

А недели через три поступил приказ: дивизия выводится в Советский Союз для расформирования. И закипела работа, ни о чем постороннем и думать некогда. Забот у меня хватало: из штабов полков, батальонов и других подразделений свозили карты — ну, не в сейфах, конечно, были специальные деревянные, обитые полосками жести ящики, запиравшиеся на висячий замок. Мне следовало принимать все это по акту, обеспечить хранение и погрузку.

На станции я столкнулся с ребятами. Свои дела я уже закончил, у нас было время посидеть в гаштете — это такая немецкая пивная — и поговорить. Кое-какие новости у них имелись — правда, ничуть не прояснявшие загадку. Просто дня за два до их отъезда объявилась жена хозяина (а может, уже и вдова) — с двумя мальчишками, годочков этак десяти и семи и пожилой толстухой, прислугой за все, и кухаркой, и горничной. Ребята позвонили Мальгинову. Тот, хотя в свое время и клялся с матами-перематами всю эту историю выкинуть из головы, все же не утерпел, быстренько приехал. Супружницу допросили. Она, оказалось, все это время сидела у родственников в нашей же зоне оккупации. Потом, когда стало ясно, что у большевиков нет ни рогов, ни хвостов, и живьем они никого пока что не съели и не собираются, вернулась — да и родственники, надо полагать, не в восторге были оттого, что у них обосновалось четыре лишних рта. Австриякам тогда жилось голодно…

В общем, выяснилось следующее: одиннадцать лет назад, когда она входила в дом хозяйкой, новобрачный ей первым делом рассказал, почему к подвале имеется запертая дверь. По его словам, так распорядился еще дедушка — потому что именно в том месте когда-то застрелился его юный племянник, то ли из-за несчастной любви, то ли из-за карточных долгов, которые не в состоянии был уплатить. Вот дедушка и велел запечатать то место на вечные времена.

Во всем этом правдой могло оказаться одно: именно дедушка, тогда же, в восемьсот сорок девятом, приказал выложить стенку и запереть дверь. Даже наверняка: дедушка, обустраиваясь, должен был очень быстро обнаружить рожу — и, поразмыслив, принять меры под весьма благовидным предлогом. Нельзя исключать, что нынешний хозяин, а то и его отец (в те времена еще не появившийся на свет), истинной причины так и не знали, попросту блюли заведенную дедушкой традицию, да и зачем было отпирать дверь, если, по словам дедушки, там не было ровным счетом ничего интересного, пустой коридор…

Ну, на эти два дня ребята ее где-то устроили вместе с детьми и толстухой (чьи показания практически слово в слово повторяли показания хозяйки). А уезжая, отдали ей ключи от дома, хотели отдать и ключ от замка в подвале, но она замахала обеими руками: с вашего позволения, господа офицеры, пусть все так и останется, как было заведено дедушкой, к чему мне ключ, если я не собираюсь туда входить? Ребята пожали плечами, выкинули ключ в мусорный ящик и уехали.

Вот и вся история. Сложилось так, что никого из троих я больше не встречал, да и переписка со временем как-то сама собой заглохла. Ни разу потом не бывал не то что в том городке, но и вообще в Австрии — и совершенно не тянуло. Женился на той самой девушке, что дождалась, работал, детей воспитывал, подвал особенно и не вспоминал.

Знаете, что самое интересное? Не исключено, что подвал в том доме, если только дом сохранился, так и остался в прежнем виде.

И никто туда так и не входил, до сих пор висит уже наш замок, заржавевший изрядно. Зная кое-что о немецком характере, такого варианта исключать нельзя.

Объяснений как не было, так и нет…

ТВАРИ

Случилась эта история в конце лета сорокового. Я тогда служил уже командиром эскадрильи в одном полку. Полк был не простой, именовался отдельным учебным. Ничего общего с летной школой, — в них учат летать, а у нас переучивали уже умевших: пилотов ГВФ[2]на военных летчиков, военных — с истребителей на бомбардировщиков и наоборот, или учили на новой технике.

(В подробности мой собеседник не вдавался, стал откровенно вилять и не договаривать. Я к тому времени уже успел убедиться, что именно так сплошь и рядом обстоит с ветеранами, в свое время прямо причастными к каким-то военным тайнам и дававшими серьезные подписки о неразглашении. Срок действия подписок давно прошел, но в подсознание накрепко въелось: не сболтнуть лишнего. Люди своего времени, а времечко было сложное. Ясно, что полк был какой-то хитрый. В те времена хватало хитрушек. Попадалась мне в руки написанная и изданная в ГДР книга по истории советских ВВС. Немецким не владею, но фамилии под фотографиями разобрал без труда. Так вот, одна из самых знаменитых перед войной летчиц стояла у своего тогдашнего самолета, но на петлицах у нее красовались знаки различия не РККА (Рабоче-Крестьянской Красной Армии, если кто запамятовал), а НКВД. Числилась в составе обычного авиаполка, но петлицы у нее оставались не армейскими, как у стоявших рядом с ней командиров, а НКВД. Если ты, как говорится, в теме, отличить можно с первого взгляда: у армейских командиров («офицерами» их стали называть только в сорок третьем) знаками различия служили квадраты-«кубики», прямоугольники-«шпалы» и ромбы. А в НКВД — от одной до трех продольных полосок со звездочками на них. Очередная тогдашняя хитрушка — мне неинтересно, что за ней кроется. И собеседника своего я не стал допытывать касаемо его полка, меня не полк интересовал. — А. Б.)