Читать книгу "Люди как боги - Сергей Снегов"

– По возвращении на Землю мы обратимся к людям с просьбой решить, кто прав. Коллективный человеческий разум и воля будут высшими судьями.

33

Андре, разумеется, не поверил, что альтаирцы улепетывают при упоминании о галактах. Он схватил дешифратор и умчался в гостиницу «Созвездие Орла». Днем я повстречал его в столовой. Он уныло жевал мясную синтетику.

– Эти чертовы существа трусливее зайцев! – ругался он. – От меня убегали почище, чем от вас. Кое-что я, впрочем, записал.

– И картины, что вы обнаружили, уже нет, – добавил Андре. – Альтаирцы стерли ее. Зато я знаю, почему вы не увидели разрушителей рядом с закованными галактами.

– Ты, очевидно, разработал новую ослепительную теорию?

– Во всяком случае – справедливую. Секрет в том, что разрушители невидимы.

Он хладнокровно стерпел мое изумление. Когда же я сказал, что он пытается разрешить одну загадку, придумывая другую, еще более сложную, Андре презрительно бросил:

– Ты педант и консерватор. Всякая новизна претит тебе уже по одному тому, что она – новизна. Подумай над этим на досуге, Эли. Еще не поздно исправиться. Жду перелома.

Он махнул мне рукой и убежал заканчивать подготовку к своему концерту. Он любил прерывать споры так, чтобы последнее слово оставалось за ним.

Я посетил Труба. Строптивого ангела днем выпустили наружу, но он устроил на площади очередной скандал. Спыхальский распорядился водворить его на прежнее место. Мне показалось, что Труб обрадовался моему приходу, хотя ни единым движением крыльев не показал этого. Он скосил на меня угрюмые глаза и что-то проворчал.

– Как настроение, Труб? Страшные сны не мучают?

– Не хочу здесь больше, – зарычал он. – Отправьте меня домой. Ненавижу низменных двукрылых, которым вы угождаете.

– Не все двукрылы, Труб. Попадаются и четырехкрылые.

– Их тоже ненавижу. Всех ненавижу!

– А себя любишь?

Он уставился на меня как на дурака. Я ожидал ответа с такой серьезностью, что он смутился.

– Не знаю, – сказал он почти вежливо. – Не думал.

Я похлопал его по плечу и приласкал великолепные перья. Это был чудесный экземпляр настоящего боевого ангела.

– Глупый ты, Труб! – сказал я от души.

Он молчал, возбужденно ероша перья. В глазах у него появилась почти человеческая тоска. Но заговорил он с обычной строптивостью:

– Ты не ответил, человек: когда повезете нас обратно?

– Подготавливается звездная конференция. Поговорим о формах общения, о межзвездных рейсах и прочем. А после конференции – по домам!

Он величественно закутался в крылья.

– Конференции меня не интересуют. Двукрылые пищат о межзвездной торговле. Не терплю торгашей!

Уже в дверях я спросил:

– Меня ты терпишь? Заходить к тебе?

Он хмуро проговорил:

– Заходи! И товарищи твои… тоже…

Вечер я провел у Фиолы. Вегажители уже не разбегались в страхе, когда я приходил один. Мне становилось с ними все интересней. Интересней всех была Фиола. Она рассказывала, как идет у них жизнь, а я, особенно не вслушиваясь, любовался ею. Она поймала меня на этом:

– Почему ты смотришь на меня, Эли?

– Разве я смотрю?

– Да. И у тебя тускнеют глаза, когда ты задумываешься.

– Я этого не знал. Конечно, глазам человека не сравниться с вашими. У нас цвет их один на всю жизнь. Скучноватые, в общем, глаза.

– Зато у вас прекрасная улыбка, Эли. Когда ты улыбаешься, у меня стучит сердце. Почему ты краснеешь?

– Ты очень откровенна. У нас это встречается не так часто.

– Что значит – очень откровенна?

– Как тебе объяснить? Если у нас кто-то думает, что другой – хороший, он спешит это сказать, чтоб человек порадовался.

– И у нас так.

– Вот видишь! А если другой человек плохой – раздражительный, угрюмый, – то мы обычно молчим, чтоб не расстраивать его.

– Этого я не понимаю. Он должен радоваться, если ему скажут, что он плохой, – он сделает себя лучше.

– Ну, знаешь! На Земле и машина не радуется, если ее ругают.

Фиола размышляла. Прекрасная, она становилась еще прекраснее, задумываясь. Глаза у нее превращались в нежно-салатные и разгорались. Когда Фиола поворачивала голову, из тьмы выступали предметы: она освещала их глазами, как огнями. Впрочем, я об этом уже говорил.

– Скоро мы расстанемся, – сказал я.

– Тебя это огорчает?

– Да. Я буду вспоминать тебя, Фиола.

– И я. Когда тебя нет, я думаю о тебе.

Такие разговоры я мог бы вести часами. Я прижался к ней плечом. Она с удивлением поглядела на меня. Когда же я коснулся губами ее губ, она спросила очень серьезно:

– Зачем тебе это нужно?

Что я мог ей ответить? Я сказал, что такое прикосновение называется поцелуем.

– Не могу сказать, чтоб поцелуи были приятны, – сказала она. – Но я буду терпеть, если тебе этого хочется.

– Тебе недолго терпеть, – ответил я.

– Мне будет не хватать тебя, Эли, – повторила она.

– Мне и сейчас не хватает тебя, – сказал я. – По земным понятиям, ты есть, и тебя нет. Ты желанная и недоступная.

– Раньше ты говорил, что я красивая, – напомнила она. – Разве красота недоступна? Ты не отводишь от меня глаз, значит ты видишь ее?

– Можно быть красивой и желанной, красивой и недоступной – одно другого не исключает. Недоступное порой даже более желанно.

– Вероятно, потому, что вы, люди, часто хотите невозможного. У вас есть такая странная особенность.

– У нас много странных особенностей.

– Да. А мы желаем лишь того, чего разумно желать. У нас нет недостижимого и недоступного, ибо мы не стремимся к тому, чего невозможно достичь, и не приступаем к неприступному.

– Люди перемерли бы с тоски, если бы были так трезвы, как вы.

– Я и говорю: в вас много странностей.

– Тогда объясни, Фиола, зачем ты сидишь со мной?

– Ты рассказываешь много интересного.

– Другие люди говорили бы интереснее, чем я, но ты хочешь видеть меня. Почему ты встречаешься со мной, а не с Лусином?

– Ты мне приятней, – призналась она. – Днем я думаю, что вечером увижу тебя, и мне становится тепло. Я не понимаю, что это такое. У нас каждый относится ко всем одинаково.

– А у нас отношение к некоторым иное, чем ко всем остальным. Мы называем это особое отношение любовью. И мы не требуем, чтобы любовь была особенно логична.