Читать книгу "Эмир Кустурица. Автобиография - Эмир Кустурица"

* * *

Райское дерево, которое я представлял, пока мы сидели в отеле «Белград», в итоге треснуло. Ветка сломалась. Первородный грех действительно привел нас в Нью-Йорк! Разве что приземление было мягким. Не было никакого падения. В этот город с дьявольской энергией мы ступили в 1988 году, высадившись из «Боинга» JAT, — мы с Майей и наши дети: дочь Дуня и сын Стрибор, — после того как я получил должность преподавателя на отделении кинематографии Колумбийского университета. Когда мы покидали Югославию, по телевидению начали транслировать начало распада нашей страны. «Йогуртовая революция»[30]отменила автономию провинции Воеводина.

Ломоносовоговно!

В 1974 году я окончательно покинул квартиру моих родителей. В том же году была принята новая конституция Югославии, которая давала больше автономии Хорватии, чем Сербии. Это был первый акт ослабления объединенного государства южных славян, и значение слова «политика» на Балканах становилось мне все понятнее. Националистические требования «хорватской весны»[31], которые были восприняты в 1971 году как враждебный акт, отныне фигурировали в новой югославской конституции.

* * *

Молодой девятнадцатилетний парень покинул свою провинцию, чтобы отправиться изучать режиссуру в пражскую Академию изящных искусств. Отъезд в «мать всех городов», как чехи любят называть свою столицу, был не только отъездом в цивилизованную Европу. Окончание моей жизни в семейном гнезде моя мать переживала как болезненный удар судьбы. Тем не менее ее уверенность в том, что успеха в жизни можно добиться лишь через образование, брала верх над ее грустью, даже если она опасалась, что не сможет вынести разлуку со мной. Отныне ей больше не придется волноваться за сына, который поздно возвращается домой, встречается с опасными и подозрительными типами и приходит весь в крови после драк. Эту битву она уже выиграла. Поскольку я ни одной ночи не провел в полицейском участке, тогда как большинство моих приятелей в итоге попали в исправительные учреждения.

Без врожденного упрямства моей матери мое искусство никогда не появилось бы на свет. Я понимал это уже тогда. Она никогда не отступала от задуманного, как бы ни было сложно его достичь. В ее ожидания касательно моего успеха не входили международные призы и все, что им сопутствовало. Мой отец придерживался иной точки зрения. «Тебе необязательно быть Феллини, стань хотя бы Де Сикой», — говорил он мне. Моя мать в своих скромных стремлениях была готова на все, чтобы я не походил на мелких местных хулиганов, чтобы я получил высшее образование, чего ей самой сделать не удалось. А дальше — будь что будет. Отец же был занят другими, более важными для человечества заботами.

* * *

Получить паспорт в Социалистической Федеративной Республике Югославия было несложно; это бесспорно подтверждало, что мы были лучше, чем Болгария, Румыния и Чехословакия. Все еще больше упрощалось, если твой отец занимал пост помощника министра информации. Следуя инструкциям Мурата, я передал свои документы и фото в окошко Управления внутренних дел. Появился невысокий, но крепкий мужчина с лысиной. Я часто видел его в Косове, когда играл в ФК «Сараево». Он заглянул через плечо служащей, которая проверяла мои документы, и подмигнул мне. Затем тихим голосом пригласил следовать за ним.

* * *

Когда я вошел к нему кабинет, он с улыбкой предложил мне кофе или, «если молодой человек пожелает, что-нибудь покрепче». Он выразил свою радость по поводу того, что в Сараеве наконец появились молодые люди, желающие продолжить обучение за границей.

— В Белграде и Загребе их предостаточно, — сказал он и резко сменил тон. — Среди них немало всякой швали, которая наносит вред стабильности нашей страны. Тито, в какой бы стране мира он ни появлялся, вызывает большое уважение у людей…

Мужчина округлил глаза и сделал паузу. Затем он наклонился над столом и добавил глухим голосом:

— Только четники и усташи ненавидят нашего Тито, а также наши эмигранты за границей и все здешние предатели! Было бы неплохо, если бы ты иногда приходил сюда выпить кофейку, когда у тебя выдастся свободная минутка во время твоих приездов в Сараево. Если вдруг услышишь что-нибудь связанное с чудовищными происками против нашей системы, против товарища Тито… Ты также можешь передавать информацию по кабелю.

— Как это — по кабелю?

— Молодой человек, Белл изобрел телефон, чтобы хорошие друзья могли обмениваться между собой важными сведениями.

— Разумеется.

Я запнулся и встал со своего места. Не прикоснувшись к кофе, я положил в карман паспорт, который тем временем просунули в окошко.

Я отправился прямиком к отцу, в Исполнительный совет Республики Босния и Герцеговина.

Вне себя от гнева, я швырнул паспорт на стол отца.

— Твои люди, — крикнул я, — хотят сделать из меня доносчика! Я еду учиться в Академию изящных искусств, а не в Полицейскую академию!

— Ну, я им сейчас устрою! — возмутился отец.

Он тут же набрал номер Юсуфа Камерича, начальника сараевской полиции:

— Что это за безобразие? Я отправляю своего сына в Прагу учиться не шпионажу, а режиссуре! Разве вам мало того, что он едет за границу без стипендии и мне придется тратить на это наследство моей жены? Так вы к тому же хотите сделать из него шпиона?! Мой сын не продается!

— Успокойся, Мурат. Сейчас в стране очень сложная ситуация.

— Сложная ситуация! Юсуф, прошу тебя, не рассказывай мне историй, я не журналист! Оставьте в покое моего сына!

* * *

Тем же вечером, потрясенный поведением органов внутренней безопасности, мой отец вернулся домой пьяным. На этот раз его оправданием было то, что он никогда не позволит своему сыну стать шпионом. В качестве подтверждения его сопровождал Юсуф Камерич, тоже пьяный, который твердил как заведенный, что все было именно так, как говорил Мурат.

— Ты опять пил? — спросила моя мать.

— Как же мне не выпить? Они хотели сделать из моего Эмира шпиона!

— Не преувеличивай, Мурат. На нас тоже давят сверху с тех пор, как усташи проникли в Западную Герцеговину, — защищался Юсуф Камерич.

— Не верю не единому слову!

— Послушай, Сенка, если Мурат мне не верит, ты-то хоть поверь! Пока я буду на этой должности, никто не посмеет косо смотреть на малыша! — пообещал Камерич.

Мне Камерич очень нравился. До работы в полиции он был директором коммунального предприятия и часто приглашал нас в единственный крытый бассейн Сараева, который был сооружен на месте старых турецких бань.