Читать книгу "На войне как на войне. "Я помню" - Артем Драбкин"

– Удавалось пообщаться с местным населением?

– В Венгрии нас как-то отвели на отдых. Я помылся, и хозяин дома пригласил меня к столу. Оказалось, что он был у нас в плену в первую мировую, потом участвовал в революции, поэтому вполне сносно говорил по-русски. Он был очень радушен, рассказывал, где бывал в России. Я смотрел, как он спокойно ест маленькие перчики, и тоже решил попробовать, но даже представить не мог, что они могут быть настолько острыми… Я закашлялся, у меня брызнули слезы, но, конечно, все это перевели в шутку, посмеялись.

Там же в Венгрии, в Кишкунхалаше, почти все местные жители удрали, но в одном доме оставалась одна старуха, видимо, ее не могли взять с собой. Она была уже совсем слепая, ходить не могла, ее просто положили на кровать и подложили ей подушки. Наши солдаты, увидев, в каком она положении, начали совать ей в руки хлеб, но она взяла одного за руку и начала ощупывать его голову, представляете, она верила пропаганде, что у советских людей есть рога… Дня два она не ела, а потом мой ездовой Полищук начал кормить ее буквально с ложечки… Дважды в день он ее кормил, наверное, и в туалет ее относил, и что вы думаете? Когда мы уходили, то она заплакала… А он рядом с ней положил много кусочков хлеба. Вот такие мы были оккупанты…

О случаях, чтобы в спину нашим солдатам стреляли, я не слышал. В Австрии продуктов не хватало, так нам отдали приказ, чтобы наши кухни готовили еду и для австрийцев, из них собирались целые очереди.

– Бывали случаи мародерства, насилия?

– По мелочи солдаты что могли забрать? Материю на портянки, патефон или аккордеон из брошенных домов. Из серьезного был один случай: в Венгрии как-то солдаты забрали в одном хозяйстве свинью, так хозяин пожаловался, и старшего из них, старшину, разжаловали. Там же, в Венгрии, в одном хозяйстве мои солдаты по приказу Мозинсона убили корову, видите ли, ему печенки захотелось. Я его спрашиваю: «Ты что делаешь? Хочешь, чтобы тебя расстреляли?» – но никто не донес, и никого не наказали. А женщины… Кто этим делом увлекался, очень боялись подцепить у них какую-нибудь заразу, но многие все равно заболели, а один из наших самых боевых офицеров умудрился даже дважды перебо-леть.

– Посылки домой посылали?

– Уже после войны всего один раз, да и то благодаря моему старшине Соколову. Он увидел, что я этим делом совсем не интересуюсь, и занялся сам, собрал моим сестрам посылку с шелковыми отрезами для платьев.

– Говорят, старшие офицеры злоупотребляли «сбором трофеев».

– Я лично такого не видел, и мне даже сложно представить, чтобы наш командир полка этим занимался. Что могло быть? Мы, например, на Балатоне проходили разрушенный кожевенный завод. Наши хозслужбы подсуетились, набрали там кожи, и потом всем офицерам дивизии пошили хромовые сапоги, ну некоторым еще и на плащи хватило. А когда мы в Австрии пленили три эсэсовские механизированные дивизии, то нам досталась вся их техника. Мне старшина моей роты Саша Соколов «организовал» «Опель-капитан». Я его даже пригнал в Союз, а уже в Унгенах поменял его на мотоцикл, на нем было удобнее ездить на охоту. А потом один из наших офицеров демобилизовался и, не спрашивая, просто уехал на моем мотоцикле…

Что еще? Шинель себе пошил «генеральскую», из очень хорошего венгерского материала. И когда мы стояли в Дебрецене, то я вспомнил просьбу моего дяди привезти из-за границы коньяк. Попросил Соколова найти мне коньяк. Он взял машину, уехал и привез-таки мне целый ящик коньяка, но оказалось, что добыл он его аж в Болгарии. Но мои сослуживцы узнали про коньяк, и постепенно весь он пошел в дело, только одну бутылку получилось сохранить. В 45-м мне дали маленький отпуск, удалось съездить домой, и я подарил-таки бутылку коньяка своему дяде, хотя он о той своей просьбе 24 июня 41-го года и не помнил уже…

– Кто у вас был ординарцем?

– Вначале был осетин Кибизов, о нем у меня сохранились самые лучшие воспоминания. Но его тяжело ранило, оторвало ногу на Кошницком плацдарме. А потом ординарцем у меня был Иван Трофимович Дикий. Очень хороший и добросовестный солдат и человек, ему тогда было лет под сорок. У него была тяжелая судьба, он ведь в Крыму попал в плен, причем какая-то местная жительница дала ему цивильную одежду, но крымские татары схватили его и выдали немцам… В плену он был в Румынии, работал в частном хозяйстве. Он мне даже рассказывал истории, как он там выживал. Именно Дикий вынес меня раненого из последнего боя. У нас с ним была незабываемая встреча в Кишиневе, в 1985 году. Они с дочкой без предупреждения приехали ко мне в гости, а на следующий день было 23 февраля, и я выступал на торжественном собрании в своем институте. Я рассказал о том бое, как меня ранило, как меня вытащили, тишина была в зале… И потом добавил: «Этот человек сегодня находится в этом зале». Зал буквально взорвался, встал, был гром аплодисментов, Дикого даже посадили в президиум…

– Вы встречали правдивые фильмы, книги о войне?

– Конечно, многое было сильно приукрашено, но были и правдивые, мне, например, очень понравился фильм «Живые и мертвые». Но больше всего было обидно, что лет двадцать после войны о ней почти не вспоминали, как будто и не было ее вовсе… И только писатель Смирнов эту тему поднял, расшевелил «муравейник». Благодаря ему началось ветеранское движение.

– Ваши родные пережили войну?

– Мой отец был партизаном и погиб в 43-м, к сожалению, обстоятельств его гибели мне узнать не удалось. Младший брат Женя тоже потом ушел в партизаны, но остался жив. А когда к нам в Скобровку приехали каратели, то мать и сестру арестовали и должны были казнить. Но им крупно повезло, той же ночью на эту комендатуру напал партизанский отряд, и всех арестованных освободили. Они, конечно, после этого все вместе ушли с партизанским отрядом и остались живы. А мою младшую сестренку Майю, она была 38-го года, очень сильно умышленно напугал немецкий мотоциклист. Он на полном ходу ехал на нее и затормозил буквально в считаных сантиметрах. На фоне тяжелого испуга она заболела менингитом, лечить его тогда было некому, и в 1945 году она умерла… Родную сестру моей матери Ольгу с мужем, они учительствовали в Заславле, и двумя их детьми немцы сожгли заживо, так что в этом плане мы типичная белорусская семья…

А из восемнадцати моих одноклассников только трое пережили войну…

– Чем вы занимались после войны?

– Я, наверное, так и остался бы служить, но рана в животе никак не заживала, несколько раз даже пришлось лечь в госпиталь, и по состоянию здоровья в 1948 году я демобилизовался. Два года поработал контролером на Унгенской таможне, но потом поступил на факультет механизации в Кишиневский сельскохозяйственный институт. Три года работал главным инженером в учебном хозяйстве в Кетросах, тогда мы фактически поднимали сельское хозяйство Молдавии с нуля. А с 1957-го преподаю в родном институте механизацию, доктор технических наук. С 1952 года счастливо женат, есть сын, внук. В 2000 году удостоен почетного звания «Заслуженный гражданин Республики Молдова», а в 2004-м – молдавским «Орденом Почета».