Читать книгу "Гуд бай, Берлин! - Вольфганг Херрндорф"

После ежевики настроение у меня улучшилось, и я был уже не против еще хоть часами идти к светлой шланговой цели. Действительно, свалку мы увидели только часа через два. Перед нами поднимались огромные мусорные горы, со всех сторон окруженные лесом и автобаном, и мы, конечно, были не единственными, кто по ним ползал. Где-то далеко виднелся сгорбленный старик, собиравший провода. Еще там была жутко грязная девчонка примерно нашего возраста и двое каких-то детей. Но, кажется, все они были сами по себе.

Я осмотрел одну груду старых домашних вещей и нашел там два фотоальбома, которые мне захотелось показать Чику. В одном из них были фотографии семьи: кучи снимков отца, матери, сына и собаки – и на каждой фотке все они сияли, даже пес. Я пролистал весь альбом, но, в конце концов, выбросил его – мне от него стало жутко грустно. Я стал думать о своей маме, о том, как ей плохо, и как она будет волноваться, если все это откроется. Тут я поскользнулся на какой-то склизкой доске и упал в кучу гнилых овощей.

Чик залез на другую гору мусора и нашел там большую коричневую пластиковую канистру с носиком. Он пробарабанил по ней кулаком что-то победное и поднял ее над головой. Канистра – это, конечно, круто. Но шлангов-то нет как нет.

Я изо всех сил выглядывал стиральные машины, но у всех, что я нашел, почему-то отсутствовали барабаны и шланги. Когда сгорбленный старик проходил мимо меня, я спросил у него, не знает ли он случайно, почему стиральные машины здесь все без шлангов, но он, почти не отрывая глаз от мусора, показал пальцем на ухо – типа он глухой. А потом грязная девочка, как какой-то маленький проворный зверек, проскользнула мимо, даже не взглянув на меня. Она была босая, и ноги у нее были черные до самых колен. На ней были закатанные камуфляжные штаны и задрипанная футболка. Глаза у нее были узкие, губы – пухлые, нос – приплюснутый, а волосы выглядели так, будто когда их стригли, сломалась машинка. Я решил, что лучше с ней не заговаривать. Подмышкой она держала деревянный ящичек, и было непонятно, сейчас она нашла его или всегда носит в нем что-то секретное, да и вообще – что она здесь делает.

Наконец мы с Чиком сошлись на большой мусорной горе. Оказалось, что никто из нас ничего путного не нашел, кроме десятилитровой канистры. Но зачем она нам, если шлангов на этой свалке нет? Мы грустно уселись на остов выпотрошенной стиралки. Солнце уже касалось крон деревьев, шум автобана стал заметно тише, согнутый старик и дети скрылись из виду. Только грязная девчонка все еще сидела на мусорной куче напротив нас. Ее ноги виднелись из открытой дверцы старого платяного шкафа. Девчонка что-то прокричала в нашу сторону.

– Что? – крикнул я в ответ.

– Вы дебилы! – крикнула она.

– Ты что, двинутая?

– Ты меня слышал, дебил! И друг твой тоже дебил!

– Это что еще за цыпа? – отозвался Чик.

Долго видны были только грязные девчонкины ноги, которые выглядывали из шкафа и месили воздух. Потом она вылезла из шкафа, уселась на краю и стала натягивать сапоги – они стояли рядом, на одном из ящиков. При этом она бросала на нас победоносные взгляды.

– А у меня кое-что есть! – крикнула девчонка, очевидно, имея в виду не сапоги. – А у вас?

– Не твое собачье дело! – заорал в ответ Чик.

На пару секунд она перестала шнуровать сапоги. Потом согнула ноги, выпрямила их и прокричала:

– Лохи и импотенты!

– Руки себе в зад засунь и фонтан заткни!

– Русский педик!

– Все, я иду к тебе!

– Ой, ко мне злой мужик идет! Как страшно! И что ты мне сделаешь? Ну, давай, давай, иди. Иди сюда, киска. А то я помираю от страха…

– Да она точно долбанутая, – сказал Чик.

Расщелина между склонами мусорных гор была глубокая и отвесная, и на то, чтобы перебраться на ту вершину, где сидела девчонка, ушло бы не меньше трех минут.

Некоторое время было тихо, а потом она снова стала нам кричать:

– А искали-то вы что?

– Говно, – отреагировал Чик.

– Шланги, – крикнул я. Меня достала вся эта ругань. – Мы шланги искали. А ты?

По горе мимо нас проскакала ворона и съехала вниз по большому листу железа. Девчонка не ответила. Она только снова откинулась на заднюю стенку шкафа и исчезла из виду.

– А ты? – снова крикнул я.

Долгое время видны были только ее грязные лодыжки, а потом показалась еще рука.

– Шланги во‑о‑н там…

– Что?

– Во‑о‑н там.

– Она просто выпендривается, – сказал Чик.

– Я все слышала! – заорала девчонка, врубив, видимо, максимальную громкость.

– И что?

– Азиат говняный!

– Где «там»? – закричал я.

– Что, не видишь, куда показываю?

Видны были ее коленки и рука, и, честно говоря, эта рука показывала куда-то примерно в небо. Пару минут было тихо. Я слез с нашей горки и стал карабкаться туда, где был шкаф с девчонкой.

– Где «там»? – спросил я, добравшись до шкафа и с трудом переводя дух.

Девчонка не шелохнулась, только пялилась на мою шею.

– Подойди сюда. Ну! Подойди.

– Где «там»? – повторил я. Тут она вдруг вскочила. Я от неожиданности сделал шаг назад и чуть не навернулся. Прямо за мной был обрыв в несколько метров глубиной.

– Так ты знаешь, где шланги или нет?

– А ты педик, и у тебя дружок-азиат, да?

Она смахнула у меня с футболки картофельную шкурку, которую я пропустил. Вытащила свой маленький деревянный ящичек из шкафа, устроила его под мышкой и пошла вперед. Девчонка взобралась на следующую горку, потом еще на одну, потом остановилась и ткнула пальцем вниз:

– Там!

У подножия мусорного холма лежала небольшая горка металлолома, а за ней – внушительная куча шлангов. Длинные шланги, короткие шланги, шланги всех видов и сортов. Чик, который обходными путями следовал за нами, сразу же схватил толстый шланг от стиралки.

– Загнутый водоотвод! – объявил он и просиял. Девчонка не удостоила его ни единым взглядом.

– Загнутый – это фигня, – сказал я и принялся откручивать гибкий шланг от душевой лейки.

– Зачем вам это?

– Что он загнутый – это хорошо, – возразил Чик, опуская конец своего трофея в канистру.

– Эй, я кое-что спросила, – напомнила о себе девчонка.

– Что?

– Зачем тебе это?

– Папе на день рождения хочу подарить.

Странно, но на этот раз она не стала браниться, а только скорчила недовольную мину и сказала:

– Я же вам показала, где это дерьмо. Уж могли бы и сказать, зачем оно вам.