Читать книгу "Чудовище и красавица - Анастасия Комарова"

— Да что тут такого? — попыталась разрядить обстановку Гусева. — Ну выпили чуть-чуть, и что? Подумаешь…

Это помогло, потому что Тамара моментально пришла в себя.

— Так, кто еще в этом безобразии участвовал?! Признавайтесь сами! Не нюхать же мне вас!

Все молчат. И всем понятно, что сидеть им в неуютном вестибюле столько, сколько надо, хоть до самого утра, пока не признаются все «участники безобразия».

— Эх вы. Пить-курить, значит, можете, а за свои поступки пусть отвечает Тютькин, да? Надо уметь принимать решения! — говорит Тамара.

Дашка вообще-то всегда была мямлей, но иногда она умела принимать решения.

— Действительно, Тамара Ивановна, что такого? Мне вот мама сама чекушку предлагала с собой взять. Холодно же…

— И мне! И мне тоже! И мне!! — послышалось отовсюду, и Дашка с удивлением различала в поднявшемся гомоне голоса тех, кто вообще никогда не пил — по политическим убеждениям.

К родительскому собранию после этой поездки готовились, как к казни. Помирать, так с музыкой — вечером на школьный двор все пришли нарядные и серьезные, мерзли у двери в школу, нервно курили, пряча сигарету в окоченевших кулаках.

— Собрание будет необычное — с присутствием самих учеников, — ледяным тоном объявила Тамара накануне.

Когда закончилась, наконец, мучительная и смешная первая часть, где было про успеваемость, институты, золотые медали и прессовый цех, нервы у всех были как… Тогда-то они и поняли окончательно, что это за слово такое — «педагог».

— Поездка прошла в целом… неплохо.

Тамара многозначительно сверкнула глазами сквозь очки, помолчала с минуту… и пошла чесать про субботник, ремонт, внутреннюю дисциплину и сбор денег на организацию выпускного.

Все, включая Тамару, постепенно расслабились, поездка стала забываться, и грифели Дашкиных зрачков все чаще обводили на светло-зеленой стене класса красивый и грустный профиль Ильина.

Весь учебный год школа стонала, а десятый «Б» стоял на ушах. Дашка же тихо страдала, не рассказывая о своей влюбленности даже Катьке. Особенно ей, ведь та, со свойственными ей живостью и остроумием, стала лучшим Сашкиным товарищем в таком важном деле, как эпатирование учителей и тихих троечниц, к восторгу кучки весельчаков, особо приближенных к этим двум заводилам. Дашка оказалась в числе этих счастливцев, благодаря, естественно, лишь дружбе с Катькой. Ведь сама она, к сожалению, явно не представляла для Ильина никакого интереса, потому просто, что была не инициативна и не так ярка внешне, как ее более развитые подруги. Но и не мешала, с охотой поддерживая сложившуюся тесную компанию, что позволяло ей беспрепятственно любоваться на своего кумира, при этом еще и развлекаясь. И этого ей было почти достаточно. Почти. Если бы только он хоть иногда, хоть однажды, отнесся бы к ней не просто как к Катькиному приложению! Но нет. Нет. Ничего такого она не замечала, да и с чего бы? Только однажды неожиданно для себя самой она оказалась достойной его внимания, да и то случайно.

На лабораторной по химии все шло как обычно — шпаргалки шуршали, штативы падали, серная кислота прожигала уродливые дырки на подолах и рукавах школьной формы, благо было не жалко. «Такой тряпкой даже пол не помоешь, ничего в нее не впитывается», — сказала бабушка, увидев мрачно-синее новшество, которым зачем-то заменили полушерстяные коричневые платьица.

Тамара заполняла журнал, Тимохина строчила результаты опытов, как какая-нибудь Мария Кюри, Сима с Ильиным перешептывались и хихикали, а Дашка меланхолично переливала реагенты из пробирки в пробирку, любуясь цветными разводами и хлопьями, которые получались в результате этих действий. Она давно не надеялась найти в этом процессе какой-то другой смысл, кроме перламутрового свечения на дне пробирки. Она рассматривала все это на просвет, делая вид, что думает, а сама любовалась кружением мелких частиц в вязком мутном растворе, зная, что в конце урока спишет у Симы всю эту муру, которая должна была у нее получиться. Сонно позвякивали стеклянные пробирки в руках учеников, сонно шептались двоечники на задних партах — заканчивался четвертый урок, сонное послеобеденное время.

— Кто закончил — мойте пробирки! — скомандовала Тамара, не отрываясь от заполнения пухлого классного журнала.

Ильин, как всегда, завершил опыт одним из первых и двинулся к раковине, прицепленной в углу, у доски. Когда он возвращался к парте, навстречу ему уже шла Сима — она тоже закончила и собиралась приятно провести остаток урока, развлекаясь и развлекая других. И вдруг!..

— Ложись! Щас жахнет!!! — заорал Ильин прямо в ухо ничего не подозревающей девушке.

Все вздрогнули, что-то разбилось, кто-то ойкнул, и через пару секунд класс было не узнать. Генка застыл в углу, Капустин пригнулся к рабиновичевским коленям, Гусева успела залезть на подоконник, а маленький Безлепкин полностью исчез под партой. Дашка с удивлением увидела, что Сима лежит в проходе между партами, закрыв голову руками. «Откуда только умеет?» — удивилась Дашка. Насмотрелась, как все они, военных фильмов? Или это уже такой инстинкт, доставшийся от дедушек?

Не зря ведь до сих пор иногда снится, что немцы бегут за ней по зимнему лесу. Они в касках, с автоматами и кричат по-немецки что-то страшное и оскорбительное. И от живота к голове поднимается такая ненависть и решимость, что она понимает: погибну сама, пусть, прямо сейчас, но с собой заберу их столько, сколько смогу! И вдруг чувствует в руке холодную тяжесть гранаты и от радости просыпается.

Как бы то ни было, оказалось, что инстинкт самосохранения у детей в конце двадцатого века развит более или менее хорошо. У всех, кроме Дашки. Она осталась сидеть за партой, как и сидела. Даже не выпустила из рук дымящуюся колбу, а только удивленно повернула голову в сторону Ильина. Она сама не поняла — то ли с ней случился столбняк от страха, то ли просто по обыкновению тормознула, впрочем, и то и другое было вполне в ее духе.

Только он этого не знал. И сказал с нечаянным уважением, всматриваясь в нее так, будто впервые заметил:

— А ты что, самая смелая?

Она сглотнула и, не отрываясь от его серых серьезных глаз, сказала:

— Да.

Потому что это было самое короткое и простое слово.

Тут даже выдержанная Тамара, которая принципиально соблюдала политкорректность и на уроках обращалась к ним не иначе как на «вы», прибавляя к имени партийное «товарищ», потеряла над собой контроль.

— Вы дурак, товарищ Ильин?! Или блаженный?!

Металл в ее голосе был определенной формулы — он рассыпался по углам класса и закатывался им в уши шариками опасной ядовитой ртути.

— Дурак, Тамара Ивановна! — доложил Ильин, привычно обезоружив ее обаятельной, по-детски довольной улыбкой.

— Все свободны, Ильин остается убирать класс, — устало вздохнула Тамара перед тем, как от греха подальше скрыться в лаборантской.

Она потихоньку выглянула оттуда минут через десять и, кажется, была довольна, увидев, что остались почти все, чтобы дружно и даже весело оттирать с парт следы щелочи и собирать с пола тонкие, изогнутые осколки.