Читать книгу "Желание верить - Виталий Вавикин"

– Теперь пути назад не будет, – сказал Джейк, уходя в лесные чащи.

– Мне кажется, его никогда не было, – сказала Мириам, следуя за ним.

И цивилизация оставалась где-то далеко за спиной. Слуги шли к своему богу, надеясь на его щедрость. Слуги шли к своему богу, потому что им больше некуда было идти.

История двадцать пятая (Ворота в рай)

1

Частицы сталкивались, открывая ученым новый, несуществующий прежде мир. Повисшая тишина медленно перерастала в шепот. Он усиливался, креп.

– Да заткнитесь вы! – крикнул ученый своим коллегам, но никто из них ничего не говорил. Голос исходил извне. Словно сама пустота ожила и наполнила помещение своим присутствием.

– Смотрите! – закричала женщина, указывая на возникающий в пространстве образ. Туманное лицо ожило и открыло глаза.

2

Он говорил долго, и Тиббинг думал, что сойдет с ума, пока слушает Его.

– Ну, что? – спросила Ясмин, когда он вышел из кабинета. Тиббинг выдохнул и покачал головой.

– Это невероятно, – прошептал он, разлепляя дрожащие губы. – Кажется, мы установили связь с Богом.

3

– Этот мир не идеален, – сказала Одри, прижимаясь к мужской груди.

– Но, тем не менее, Он хочет дать нам право выбора, – Тиббинг смотрел в потолок. – Сказать, что есть добро, что зло. Подарить рай, как что-то материальное, забрав трепет перед чем-то неизведанным.

– Он просто хочет подарить нам свет, – сказала Одри.

– Свет? – Тиббинг вспомнил свою жену. Посмотрел на любовницу. – Он сказал, что отныне ни один грех не будет прощен.

– Ты говоришь о нас?

– Я говорю обо всех.

4

Тиббинг не хотел идти домой. Разве есть в новом мире место для грешника? Одиночество – вот его удел. И Одри. Одри, которая звонит снова и снова, но он не отвечает ей. Он идет сквозь людские толпы. Думают ли они? Знают ли они? Готовы ли? Нет. Лучше бы они изобрели еще одну атомную бомбу!

5

– Ты не сможешь ничего изменить, – сказал Голос, когда Тиббинг был готов выключить ускоритель. – Будут и другие, которые смогут повторить твое открытие.

– Но не сегодня, – сказал Тиббинг. – Не сейчас. Не я.

Рубильник выбил сноп искр, останавливая ускоритель и происходящие в нем процессы… Огонь охватил лабораторию, уничтожая труды многих лет…

Тиббинг шел по ночному городу и думал, что Уиллер и Оппенгеймер могли поступить бы также…

История двадцать шестая (Оплаченная скорбь)

Плакальщики! Сколько же их собралось в этот день! Они окружили гроб, склоняясь к усопшему, трогали его за сложенные на груди руки, хватали его родных, говоря, что не стоит держать слез, и плакали вместе с ними или же сами по себе.

Лежа в гробу, Джошуа Стерлидж думал, откуда же у этих людей взялось столько слез?!

Дулли подошел к усопшему и приложился губами к его холодному лбу – мужская скорбь, скупые слезы. Он будет одним из первых, кто попытается утешить овдовевшую миссис Стерлидж.

– Такое горе! – Джошуа слышал его голос. Он знал, сейчас Дули обнимает его жену за плечи и прижимает к своей груди.

Реки слез, размазавшие тушь Сары Хорниш, были настолько глубоководными, что их брызги попадали усопшему на лоб. Бедная Сара! Думал Джошуа, улыбаясь где-то в глубине своих мозгов. Она всегда с таким упоением слушала рассказы своей старшей, ныне овдовевшей сестры, что теперь думает, будто жизнь Мелисы закончится со смертью ее мужа.

Лу! Брат мой! Вот уж кого-кого, а его Джошуа бы обнял и не отпускал до самого погребения.

– Не знала, что ты придешь, – услышал Джошуа голос Сары.

– Что толку теперь в обидах, – его брат явно переигрывал в своей скорби. Раздача наследства еще не началась, но он уже занял место в этой очереди, и Джошуа знал, что Лу далеко не первый.

О! А вот и его любимая Темми. Конечно, она плачет. И, конечно, как всегда надушена своими дорогими духами.

– Я так тебя понимаю, – ее соболезнования вдове искренни. Джошуа не сомневается в этом. Конечно, она понимает. Ведь она так долго хотела занять ее место!

Еще несколько плакальщиков подошли к гробу, чтобы попрощаться с усопшим. Джошуа не знал их. Скорее всего, они были теми, кто всегда приходит посочувствовать чужому горю, а потом вернуться домой и радоваться своему счастью.

– Скушайте конфетку, – предлагала приходящим толстая низкорослая женщина с грязными волосами и отсутствием прически.

Кто-то говорил:

– Посмотрите, сколько было друзей у Джошуа!

И действительно, люди все шли и шли. Друзья, знакомые, соседи… Бесконечный поток плакальщиков, многие из которых вылили при жизни на усопшего столько грязи, что она до сих пор стекала с него, но теперь его смерть объединила их всех.

Пришедшие поглазеть зеваки молчали. Они всегда молчат и зевают, а когда кто-то встречается с ними взглядом, смотрят в землю или кричат «горько», в зависимости от ситуации.

Копальщики говорили что-то про карданный вал на катафалке и новогоднюю распродажу автопокрышек.

Какая-то убогая дворняга вертелась у всех под ногами и пискляво тявкала, получая то пинка за свою наглость, то конфету, от которой нужно было избавиться.

Какое-то странное чувство неудобства охватило Джошуа. Теперь, когда праздник жизни закончился, уступив место празднику смерти, он должен был радоваться этому новому состоянию, но вместо этого его все сильнее и сильнее начинал одолевать нестерпимый зуд. Сначала Джошуа думал, что это из-за солнца, но когда закрыли крышку, ничего не изменилось. Стало даже хуже. Теперь зуд вызывала земля, которую бросали сверху. Сначала это были небольшие комья, брошенные теми, кто не желал пачкать руки, затем комья побольше и, наконец, за дело взялись могильщики. Земля медленно поглощала еще один гроб в своей миллионной пасти. Джошуа чувствовал, как она сдавливает его. Слышал, как подбираются черви, жаждущие его плоти. И этот зуд! Джошуа больше не мог его выносить. Его тело, оно подчинялось ему, но гроб, он был слишком тесен. Джошуа сжал руку в кулак и пробил его крышку. Комья земли осыпались на его лицо. Древесина была слишком хрупкой для одеревеневших пальцев. Джошуа крушил ее, отвоевывая себе право выбраться наверх, туда, где он сможет излечить этот ненавистный зуд. Плоть его рук лопалась, обнажая кости, ногти отваливались, но Джошуа не собирался останавливаться.

Его изуродованная рука пробила свежий могильный холмик, когда сумерки начали сгущаться. Ухватившись за ограду, он выбрался из земли, которая, казалось, уже стала частью его плоти. Она заполняла бескровные раны, забивала уши, рот. Она была внутри него. Земля, дающая жизнь и эту же жизнь берущая. Легкие, желудок, внутренности – она была везде, но это не волновало Джошуа. Он выбрался на поверхность, чтобы удовлетворить свой зуд, но как бы сильно он не расчесывал свое тело, сколько бы плоти не сдирал с него, он не мог добраться до источника.