Читать книгу "Лето в присутствии Ангела - Ольга Тартынская"

— Пожалуй, с Сержинькой и уеду.

— Прости, милая Таня, у меня неотложные дела. Побудь с тетушкой, а то ей скучно без компаньонки.

Наспех попрощавшись с подругой, Лизавета Сергеевна поспешно устремилась наверх, в свои покои. Поднявшись по лестнице, она остановилась и замерла от неожиданной опасности: перед ее дверью стояла Волковская. Коварная особа почти прислонила ухо к двери и очевидно прислушивалась к тому, что делалось за дверью.

— Сударыня, вы меня ищете? — спросила хозяйка.

Застигнутая врасплох Наталья Львовна встрепенулась, но тут же нашлась:

— Дорогая, мне показалось, что вы у себя. Мне необходимо посоветоваться с вами по поводу завтрашних гостей. У вас такой опыт! Я не в восторге от этой идеи, но муж настаивает, что делать?

Лизавета Сергеевна незаметно оттеснила Волковскую от двери и, взяв ее за руку, увела в гостиную, как птица уводит охотника от гнезда.

— Чем я могу вам помочь? — спросила она, предложив гостье сесть.

— Ах, это такие затраты! Мы живем скромно, даже повара приличного не можем себе позволить…

Чтобы поскорее отвязаться, Лизавета Сергеевна предложила:

— Хотите, я на это время отдам своего Федора, а мы пока обойдемся кухаркой?

— Вы так милы, впрочем, как всегда! Я не смела просить. И еще… Ваши лошади… Вы ведь почтите нас своим присутствием?

— О нет! Вы же знаете, я не могу бросить имения: мой управляющий с семьей на водах, а староста — шельма, за ним нужно приглядывать.

Волковская дернула плечом:

— Самой управлять имением, charmant! Нет, у нас как-то все… впрочем, я не вникаю. Вы просто героиня, примите мое восхищение.

Лизавета Сергеевна махнула рукой:

— Какой тут героизм — обуза, груз.

Волковская еще долго жаловалась на недостаток средств, на ленивых крестьян и мошенника-старосту, на мужа, который ничего не делает для процветания семейства, на девочек, которых надо выдавать замуж, а приданое невелико и прочая, прочая. Лизавета Сергеевна беспокойно ерзала в кресле, ожидая, когда, наконец, прервется поток жалоб. Волковская вытянула из нее обещание прислать, кроме повара, еще и экипажи, лакеев, свежей озерной рыбы и…всего не упомнила бедная хозяйка. Она готова была на все, только бы отослать назойливую даму подальше от дома.

«Скорей бы они уехали!» — думала Лизавета Сергеевна, в тревоге поднимаясь опять к себе. Nikolas оставался один, она не смогла послать к нему горничную. Что если у больного жар, если ему плохо и некому подать воды? Распахнув дверь, бедная женщина снова была повержена в мгновенный ужас, ноги ее подкосились: у кровати за пологом кто-то сидел. Это определенно не Мещерский, его стон раздавался с подушек. Полог раздвинулся, и показалась аккуратно стриженая голова Крауза.

— У него сильный жар, — строго произнес доктор.

Лизавета Сергеевна подошла к кровати. Nikolas по-прежнему был без сознания, на щеках его цвел болезненный румянец. Она прикоснулась губами к пылающему лбу, как обычно это делала с детьми.

— Да, жар возрос. Что же будем делать, Иван Карлович?

— Ставить пиявки. Я отправляюсь за ними. Оботрите больного уксусом. Приготовьте мокрые простыни. Где ваша горничная?

— Я отпустила ее отдохнуть, — виновато ответила дама.

Когда доктор ушел, Лизавета Сергеевна приступила к процедуре растирания. Она сама приготовила раствор и, посмотрев на безжизненное нагое тело, решила не беспокоить Палашу.

Омочив кисейную тряпку в растворе, она обтирала Мещерского, уксус мгновенно испарялся, распространяя резкий запах. Ни стеснения, ни брезгливости, ни разочарования не чувствовала Лизавета Сергеевна от жалкого вида поверженной юности, но бесконечную любовь и заботу, молитвенный трепет и тревогу за эту бесценную жизнь…

К вечеру жар усилился, пиявки только на время облегчили состояние больного. Nikolas метался в бреду, никого не узнавал, громко бормотал неразборчивое. Опасность быть обнаруженными возросла, и Лизавета Сергеевна похудела и осунулась за один день от тревоги и нервного напряжения. Она поставила на часах у спальни Палашу, та никого не пропускала в комнату, даже детей. За обедом было объявлено, что хозяйка занемогла от простуды: погода играла на руку. Впрочем, все были увечены сборами в дорогу, а вечером — обычными играми. Татьяна Дмитриевна чувствовала неладное, но мужественно молчала, приняв на себя часть забот по дому и роль компаньонки для престарелой тетушки. Труднее всего довелось Налимову: с тяжким грузом на душе он должен был участвовать во всех забавах своей дамы, которая перед разлукой ни нам миг не отпускала его от себя.

Поздно вечером, когда все утряслись, у постели больного состоялся маленький совет из посвященных в тайну. Решено было, что все, кроме Лизаветы Сергеевны, едут в гости в Волковским, чтобы не вызвать подозрений. Доктор тоже, даже особенно должен ехать, ведь ему принадлежала затея с банями, да и Волковская еще хотела с ним «посоветоваться» по поводу своего здоровья. В помощь хозяйке остается только горничная. Тетушке и детям ничего не говорить, Татьяну Дмитриевну поставить в известность уже потом, в дороге, чтобы предотвратить недоразумения с родственниками Nikolas. Отец его не должен ничего знать, для него Мещерский в имении, вернется только к началу занятий. Все грустно переглянулись, не произнеся вслух: «Если вернется». Отъезд молодежи назначили на четвертый день. Налимов сообщил, что пришлось открыться Владимиру и Алеше, чтобы объяснить побег Александрова. Они сохранят все в тайне, для военных дуэль — не новость. Если не дай Бог Мещерскому станет хуже, Лизавета Сергеевна тут же пошлет за доктором, будто для себя. Доктор и без того намеревается каждый день приезжать и менять повязку.

— И, голубушка, Лизавета Сергеевна, вам надо успокоиться и поспать, — сказал Крауз. — Выпейте гофмановых капель, горничную в сиделки и хорошо поспите. Теперь жизнь этого несчастного в ваших нежных ручках.

Испытания дня еще не исчерпались. Распрощавшись с «заговорщиками» и выйдя из комнаты, чтобы дать кое-какие распоряжения на кухне, Лизавета Сергеевна столкнулась с Татьяной Дмитриевной, и та увлекла ее к себе в комнату, чтобы сообщить «нечто важное». Бедная вдова была готова к самому худшему.

— Поверишь ли, shere amie, эта негодяйка Волковская влезла в комнату Nikolas!

— Зачем?!

— У нее какие-то безумные предположения. Все это вот только что она выложила мне под «великим секретом», прекрасно зная, что все дойдет до тебя.

— Да что же она говорила? — воскликнула в нетерпении испуганная дама.

— Яду-то, яду у этой змеи в цветах! Она якобы ошиблась комнатой, искала Налимова. Уж где она как у себя дома, так это в апартаментах Налимова! Так вот, ma shere, Волковская мне нашептывает, что в комнате Nikolas все вещи на месте, даже его студенческий сюртук висит (когда она все это разглядела?). «Наша святоша, — говорит, — что-то скрывает». Представляешь, так и сказала: «святоша»! Я чуть не завесила ей оплеуху, но вовремя одумалась. Со спокойной уверенностью отвечаю, что Nikolas отлучился ненадолго, что он еще надеется вернуться, уладив срочные дела. Однако сдается мне, что эта мерзавка не поверила. Уж очень саркастично она усмехалась, когда соглашалась: «Да-да, конечно…»