Читать книгу "Гений страсти, или Сезон брачной охоты - Екатерина Гринева"

– Вам, дамам, лучше отойти в сторону. Мало ли что. Отступите на несколько шагов назад.

Мы с Ульяной, не сговариваясь, отошли и посмотрели на Шаповалова с немым вопросом в глазах.

– Я пройду первым. Вы ждите здесь. Если все в порядке, я выйду к вам или позову. Смотря по обстановке. Вы только раньше времени не заходите и не окликайте меня. Договорились? И прошу мои указания выполнить четко и точно, – прибавил он.

Это все происходило словно бы в другой, чужой жизни, где у меня были «враги», и обстановка была «как на войне», и мой офис стал территорией неведомого противника, превратившись в поле боя.

Я коротко кивнула в знак согласия, и Шаповалов исчез за дверью. Он оставил маленькую щель. Щелкнул выключатель, и из щели протянулся узкий луч света. Ужасно хотелось подойти ближе, распахнуть дверь и пройтись по родным коридорам и комнатам. Но этого делать было нельзя. Категорически.

– Долго нам ждать? – шепотом спросила Ульяна.

Я пожала плечами.

Из-за двери не было слышно никаких звуков, там была мертвая зона, по которой бродил Шаповалов, как умелый сапер, обезвреживающий смертоносные мины. Разве такое может быть на самом деле? У меня?! В офисе, где все так стильно, уютно, по-домашнему, где мы, словно одна семья, все праздники непременно отмечали вместе, и Новый год тоже… Я покупала живую елку и украшала ее игрушками, каждый год я прикупала все новые елочные украшения, и Ирочка всплескивала руками, увидев их, и мечтательно закрывала глаза, восклицая:

– Ой, Влада Георгиевна! Красота-то какая!

И наша офисная елка, и подарки, которые я делала своим сотрудникам – не казенно-формальные, а от души, долго выбирая их в магазинах и представляя себе, как ребята отнесутся к ним, – все это было мне не в тягость, а очень даже приятно делать. Они были моей семьей. У меня никогда не было елки в квартире…

Когда я купила живую елку и нарядила ее дома в самый первый раз, на меня накатила такая нечеловечески щемящая тоска, такое вселенское одиночество, словно елка эта была ключом в какую-то другую, совершенно мне незнакомую жизнь: с двумя румяными детишками, с толстой кошкой, выгибавшей спину дугой, пирогами с золотистой корочкой и с большим шумным мужем… Я прорыдала почти всю новогоднюю ночь с краткими перерывами на беспокойный сон, и, когда я выныривала из забытья, мои глаза утыкались в мерцавшие елочные шары и в легкие колыхавшиеся гирлянды. Утром 1 января я убрала игрушки в большую коробку, а вечером, крадучись, как воришка, вынесла елку на ближайшую помойку и с облегчением бросила ее там.

Больше елку в Новый год в своей квартире я не ставила. Никогда.

У меня не было в этом необходимости – елка стояла в моем офисе. И этого мне было вполне достаточно.

От этих воспоминаний меня отвлек легкий звук – похоже, что-то упало. А потом раздался крик. Мы с Ульяной распахнули дверь и побежали на этот крик.

Ульяна опередила меня. Бежать мне было трудно, стреляло в боку, и голова кружилась, словно я выпила очень много шампанского, смешав его с пивом или с водкой. Кажется, такая гремучая смесь называлась, соответственно, «бурый» и «белый» медведь…

Крик был сигналом беды, и я тоже закричала, позабыв обо всех наставлениях:

– Шаповалов! Ты где?!

– Здесь я! – сердитый голос прозвучал откуда-то сбоку. Я распахнула дверь и оказалась в комнате Гриши. Шаповалов сидел на стуле и сердито рассматривал ногу. Ботинок он снял и задрал брючину. На его ноге вспухла красная полоса.

– Эта штука… свалилась прямо на меня! – сердито сказал он, тыча пальцем в массивную бетонную спираль. – У вас везде такое понаставлено или только здесь?!

– Это статуя «Девушки, умоляющей своего возлюбленного», – пояснила я. – Кстати, недешевая, творение какого-то очень известного эстонского скульптура. Мой заместитель приобрел.

– Придурок! – буркнул Шаповалов. – Я чуть ногу себе не раскроил из-за этой бетонной «возлюбленной»…

– Все осмотрели?

– Почти. Остался еще туалет.

– Осторожнее! – невольно вскрикнула я. – Там на меня и напали…

– У вас в офисе туалеты стали крайней опасной зоной? Не входи – убьет?

И от этой его шутки мне стало как-то легче. И вообще, присутствие Шаповалова здорово меня дисциплинировало: страх, паника, отчаяние стали какими-то несущественными, отступили на второй план.

– Вроде того. Проверено на себе, – в тон его реплике пошутила я.

– Тогда оставайтесь здесь. Я пошел.

Я села за Гришин стол. Как всегда – полнейший беспорядок, который он называл «творческим», а я – просто «бардаком». Но спорить с Гришей – себе дороже. Умница, интеллектуал и страшно ранимый человек. Он долго «перемалывал» в душе любую обиду, лелеял и взращивал ее, как некий диковинный цветок. Я всегда старалась не зацепить ненароком его самолюбие и тем более не резать по живому. Гриша знал все обо всем. Он копировал стиль французских интеллектуалов и философов: ходил в пальто – почему-то непременно в пальто, а не в куртке и не в дубленке, даже зимой, – непременно с длинным богемным шарфом, один конец которого свисал почти до земли. На Гришином столе сам черт сломал бы ногу, а он говорил, что у него особая система, которая позволяет ему оптимизировать процесс труда и повысить его эффективность. Это он говорил с тем расчетом, что я от него отстану, что я в конечном итоге и сделала.

На столе стояла «концептуальная» пепельница, привезенная из Парижа. Множество стеклянных кубиков со срезанными гранями, заключенных один в другой – наподобие матрешки. Гриша любил пользоваться этой пепельницей. Справа горкой высились папки, из-под которых я выудила знакомый ярко-красный еженедельник. Гриша в свое время пришел от него в восторг, сказал, что ему этот «девичий» очень нравится. Я раскрыла еженедельник и принялась листать его. Встречи, совещания, предварительные переговоры с клиентами, Гришины энергичные приписки на полях, анализ этих встреч, различные проекты и предложения. Гриша прорабатывал все детали, а потом «выходил» на меня. Списки срочных дел, календарь с красными, синими и зелеными датами – эдакая классификация «по Метельскому». И вдруг я замерла, увидев дату – 14 марта, обведенную всеми цветами разом: и красным, и синим, и зеленым. В тот день… в тот день исчез наш ролик! А потом – пустота. Последняя отмеченная дата… он что, знал об этом заранее?! Но откуда?! Это возможно только в одном случае! Затылок мой сковало холодом, и еженедельник со стуком упал на пол…

– Влада Георгиевна! – Ульяна вскочила со стула. – Что с вами?!

– Мне плохо! – сказала я. И это была сущая правда. Нет. Это было слишком… неправильно, и поэтому не могло быть правдой! Все у нас с Гришей было поровну, на двоих: и вечера в кафе, и сигарный дым, и бутерброды с холодной липкой колбасой, которые Гриша привозил из дома. Он считал своим долгом меня подкармливать, но так как нормальной еды в его доме сроду не водилось, дело ограничивалось бутербродами с колбасой и сыром. Он строил грандиозные «прожекты», сидя рядом со мной в маленьком кафе около Павелецкого вокзала, и я слушала его с лихорадочным блеском в глазах. Мы сняли две комнаты в бывшем промышленном здании в Жулебино и радовались этому, как дети. Свою контору мы гордо назвали «Перемена вектора» и дали объявления во все районные газеты. И первого нашего посетителя я прекрасно помню – это был худой дядька в черной теплой куртке, несмотря на то что уже наступил апрель и звонкие ручейки текли по асфальту. Он хотел, чтобы мы сделали рекламу его автосервиса, и мы с Гришей работали всю ночь, сочиняя текст. Остановились мы на следующем варианте: «Ваша машина станет как новенькая», и ниже стильным шрифтом: «Второй шанс лучше, чем первый».