Читать книгу "Лита - Александр Минчин"

— Но сидячих уже не было — с грустью говорит она, — придется стоять. А это три часа…

Даже рано утром, когда красивые женщины не ходят по улице, она прекрасно выглядит, лицо ее красиво.

На нас все обращают внимание, не на меня, конечно. Мне не нравится, что она привлекает всяческое внимание. (Потом случаются приключения…)

По Рязанскому шоссе нас трясет так, что кишки подлетают к горлу. Шофер мастерски огибает колдобины, зная их, как свою ванну. С кучей остановок мы приезжаем на полчаса позже.

Нас никто не встречает.

— Видимо, не получили телеграмму, — говорит извиняющимся тоном Лита и начинает спрашивать, где изба Лаковых. Лита носила фамилию мамы. И в паспорте числилась: русская. Так было легче поступить в институт. У папы была сложная фамилия…

Оказывается, мы находились еще не у той деревни, до той было три километра, и какой-то мотоциклист с коляской предлагает нас подвезти.

Видимо, Литины ноги в мини-юбке казались ему райскими кущами, которые он сможет созерцать по пути в Эдем.

Она садится в коляску, изящно сомкнув колени, я сзади — на седле. Но на последнем участке даже лихой конник сдается, и мы идем пешком. Глубокие, перекрученные, переверченные, дикие, замерзшие и грязные хребты с зимы и слившиеся летом во взлеты и падения колдобины не давали возможности не только проехать колесом, но даже пройти по ним ногами. Можно было сломать ногу.

Бедная русская деревня.

Мы шли по вытоптанной тропинке вдоль покосившихся изб, с небольшими наделами и огородами впереди и позади них. Я нес тяжелую Литину сумку, а она порхала вокруг и говорила, чтобы я не волновался. Изба Лаковых была последней в деревне на единственной, главной и второстепенной улице. Лита постучала в дверь сама. Открывшая старушка смотрела на нее, как на второе пришествие Христа русскому народу. Вспоминая, когда было первое. (Его не было!)

— Я — Лита. Вы не помните меня? Дочь Антонины, — и она обняла ошеломленную старушку.

— Литочка, как ты выросла… — начала приходить в себя бедная.

Тогда последовал второй шок.

— А это Алексей. Мой жених.

Старушка, опешив, перекрестилась непроизвольно, вдруг.

— Батюшки Господи, как время летит. Я тебя помню десятилетней девочкой, когда ты с мамой раз приезжала. Заходите, что ж вы в дверях стоите.

В горнице была идеальная чистота.

— Я же никого не ожидала!..

Телеграмма пришла в семь часов вечера, полдня спустя, как приехали мы. Лита стала вручать старушке подарки, пачки, пакеты. То, чего нет в деревне. А в ней нет — ничего.

— А это от нас с Алешей!

После чего старушка поняла, что мы приехали к ней в гости.

Баба Даша была невысокая безвременная старушка, лицо которой избороздили лезвия морщин, вдоль и поперек. Вся доброта народа была написана на этом лице. Она начала суетиться и накрывать на стол.

— Господи, как же ты выросла, Литка, — приговаривала она. — И какой красивой стала! Тьфу, тьфу, чтобы не сглазить.

Лита чувствовала себя как на троне. И объясняла мне, что значат в деревне: яйца, картошка, огурцы, козье молоко, поставленное на стол. Суп из грибов, жареный пирог с начинкой. И собственная наливка. Что все это добывается (и создается) собственными руками и ничего не покупается.

Она была перевозбуждена оттого, что что-то знает, чего не знаю я. И может быть моим эрудитом.

Баба Даша за накрыванием стола, кажется, окончательно пришла в себя и как бы нечаянно, ненароком рассматривала меня.

Лита начала открывать привезенные банки: икру, сельдь в вине, сардины, печень трески, балык, икру из баклажан, куриный паштет, — и получился целый пир. Запахи были необыкновенные. Наливка крепка и настояна на хорошем спирту.

Лита захотела сказать тост.

— За бабу Дашу, которая живет в деревне!

В чем заключался тост, было непонятно, но я выпил до дна. Две женщины, напоминавшие мне зарю и закат, стали накладывать мне с двух рук.

— Алешенька, ты так любишь соленья!

И понеслись маринованные грибы, соленые огурцы, квашеная капуста, треснутые, набухшие красно-бордовые помидоры из бочки с прилипшими прожилками укропа на боках. Все благоухало, пахло, и кружилась голова. Но больше всего меня поразила картошка. Она была рассыпчатая, нежная и таяла во рту. Такой я не пробовал никогда в жизни.

— Теперь я скажу тост, — оттаяла баба Даша. — За жениха и невесту, чтобы все у них было ладно!

Я смутился, но, понимая законы деревни, Литин взгляд и ее прижимающую ногу под столом, стерпел.

Я выпил опять до дна, и в голове поплыло. В наливке было градусов тридцать. И положил в рот тающую картошку.

Полдень перешел в вечер, и летние сумерки стали ложиться на окна снаружи. Сначала они проявились неназойливо, а потом стали придавливать стекло своей темнотой все сильней и сильней.

— Где же ты нашла своего жениха? — спрашивает баба Даша. Я разливаю наливку в рюмки, Лите не доливая.

— На факультете, мы учимся вместе.

— Он у тебя похож на этого поэта, который тут недалеко родился, как его…

— Есенин, — подсказывает Лита.

— Во-во, когда он был юный.

— Алеша мужественней и красивей, — произносит Лита.

— Тебе больше не наливать? — спрашиваю я с двусмысленной улыбкой.

— Алешенька, я правду говорю.

— Скромность не украшает Литу, — в полушутку говорю я.

— Красота дана нам для любования, — говорит баба Даша. — Ее не надо стесняться. Вон Литка какая выросла, прямо роза чайная! Но хорошо, когда от твоей красоты получают радость и удовольствие другие.

Я поднимаю рюмку с наливкой:

— За добрую бабу Дашу и этот теплый, уютный дом!

— Спасибо, милый, — она пригубливает, но не пьет до дна.

Лита велюровыми глазами смотрит на меня. И я вижу, как они возбужденным бархатом ласкают мои плечи, шею, лицо. Наливка бьет прямо в голову. И ее рука под столом пытается сжать мое колено. Обычно это бывает наоборот. Но для Литы нет никаких правил.

Они колдуют вечером над чаем, а Лита приносит вафельный шоколадный торт, который, судя по таинственной улыбке, ценится в деревне на вес золота.

Мы пьем ароматный чай, а я пью еще две рюмки за женщин. И полностью готов. Баба Даша сокрушается:

— Куда же я вас положу, у меня нет столько кроватей, придется вам спать вместе…

Чему Лита безумно счастлива, она и не могла мечтать, а старушка, извиняясь, смотрит на меня.

Я выхожу во двор умываться, и Лита поливает мне из ковша. Это освежает, и я медленно плыву, глядя в небо со звездами.