Читать книгу "Невеста моего брата - Патрик Бессон"

Когда Катрин мне позвонила, ее голос звучал резко и шероховато на фоне уличного шума. Она пыталась добавить некоторую торжественность при объявлении разрыва со мной. Как взрыв возмущения в вечерних новостях. Я был преступником и должен понести старинное наказание в виде изгнания из их дома в Мароле. Все родители должны расставаться со своими детьми, когда те достигают зрелого возраста, потому что они уже не дети. Я ответил своей матери с игривой и сердечной простотой, как если бы она мне объявила об отмене обеда в городе или на выходных в Мароле. Почему она бросила меня: чтобы отомстить за Фабьена или чтобы наказать меня за то, что я зарился на добычу, которую она сама желала и, в конце концов, унесла, как старая хитрая львица в своей зубастой пасти в логово в глубине Бри, с тех пор недоступное ни одному самцу?

* * *

Ночью я отключаю мобильный телефон, но не отключаю домашний. Он зазвонил в три часа ночи. Я подумал, что мне звонит Аннабель, чтобы сказать, что она меня любит и требует, чтобы я немедленно приехал к ней на Батиньоль. Я снял трубку, в надежде на то, что считал бессмысленным и абсурдным. Кто-то выл мне на ухо:

— Фабьен умер!

Мужчина или женщина? Я бы сказал, что мужчина, если бы таковой был в моем окружении. Это была Софи. Сжигаемая горем, как факелом. Она чередовала слезы, стоны и крики. Хотя это был мой брат, а не ее. Я спросил, как это случилось. Фабьен упал с мотоцикла на отдаленном бульваре. Превосходный мотоциклист, он не мог упасть сам, разве что под влиянием наркотиков или алкоголя. Или того и другого сразу, потому что он любил их смешивать. Действительно, он возвращался с вечеринки. Откуда Софи знала об этом? Он ей звонил накануне. Они договорились пообедать вместе сегодня в «Бистро 121» на улице де ля Конвансьон. Он выбрал ресторан поближе к ней и хотел, чтобы она принесла малыша. Теперь слезы Софи текли ручьем, топя ее объяснения в шуме потоков.

— Кто тебя сообщил?

— Аннабель. Ей только что позвонила твоя мать.

Я подумал, если Катрин не сообщила мне о смерти Фабьена, была ли она уверена, что это сделает Софи? Она могла избавить себя от этого труда: на рассвете об этом заговорили бы на всех радиостанциях. Наказанием для торговки сырами за то, что она мне изменила с моим братом, будет то, что всю жизнь она так и не узнает, что намеревался сказать ей Фабьен в тот день в «Бистро 121». Что он любил именно ее? Что он хотел, чтобы она переехала в квартиру в Нейи вместе с ребенком? Каждый раз, когда мы вспоминаем моего брата, во время просмотра какого-нибудь его фильма по телевизору, я вижу, как этот вопрос вспыхивает подобно падающей звезде за квадратными очками моей супруги и теряется в потемках ее мозга.

В тот вечер после моего объяснения с Фабьеном в «Черном трюфеле» я кружил на машине по семнадцатому и восемнадцатому округам в течение часа или двух, перед тем как отправиться на улицу Рей, где и я остался. Я спросил Софи, нуждается ли она в чем-либо.

— Да, чтобы ты был возле меня.

— Как малыш? — спросил я, чтобы подумать над ее просьбой.

— О Боже, это все, что мне остается…

Мысленно я закончил ее фразу: от Фабьена. Как она могла быть уверена, что Жан — сын моего брата? Это был младенец, а младенцы ни на кого не похожи. Мы не делали анализа ДНК. Может быть, Софи сделала его втайне от меня? Но волос брата был у меня, а не у нее. Она могла во время их венгерских объятий вырвать у него несколько волосков и заботливо сохранить на дне какой-нибудь декоративной коробочки, которые она коллекционировала.

Мертвые в нашем сознании сразу же становятся детьми, какими они когда-то были. Я видел Фабьена в пять, десять, пятнадцать лет. Я его сразу же полюбил. Мои школьные товарищи упрекали меня в том, что я слишком много о нем заботился, как будто это была моя сестра. В нашей семье мы придумали для меня прозвище «брат-наседка». Это было в то время, когда по телевизору шел телесериал «Папа-наседка» с Сади Ребботом. Актер, умерший в Париже 12 октября 1994 года и похороненный на кладбище в Тиэ (Валь де Марн), играл персонажа, в которого я действительно верил. Верил в то, что он жил, в то, что написал и снял всю эту историю, автор которой — Даниэль Гольденберг. Я не пропустил ни одной серии. Я тоже мечтал об огромном доме, в котором была бы куча детей. Такой дом существует: он находится в Мароле. Но я не имею права туда приезжать.

Фабьен был тихим младенцем и послушным ребенком. Я храню всё, кроме фотографий: это источник меланхолии. Но несколько раз я рисовал своего маленького брата акварелью. Это картон 10 на 15 см, датированный 12 июля 1980 года: мы были на каникулах в Аркашоне. Мой отец любил Аркашон. Он просыпался рано утром и пересекал весь город пешком: Океанский бульвар, бульвар Гунуйлу, бульвар Вейрие-Монтанер, пляжный бульвар, авеню де Ламартин и улицу Ови, где находился наш отель. В Интернете нет цен за отели Аркашона в 1980 году. Я посмотрел в старом туристическом справочнике. С полным пансионом на одного человека 300–330 франков в день. Что так нравилось папе на этом климатическом курорте с минеральными водами на юго-западе Франции? Он ушел со своим секретом, Фабьен со своим. Мой маленький брат восьми лет на террасе отеля: голова склонилась под массой белокурых волос. Его большие голубые глаза открыты. На нем спортивная кофта темно-зеленого цвета на правом плече и светло-зеленого на левом. У него грустный взгляд, как будто он видел свою смерть в пустоте, в которую он вглядывался. Катрин уже тогда испытывала к нему грустное и немое влечение, в котором не было ничего материнского; это уже со мной Фабьен обрел материнскую ласку. Позднее мне пришлось заместить и папу. Когда Фабьен утвердил, с помощью своей чудной внешности и железного характера, свое верховенство над своим окружением, я покорился его власти, которой он злоупотребил, чтобы забрать у меня все, что я имел: право старшинства и то слабое внимание, которое мне уделяла Катрин. Он всячески стремился вытеснить меня из сердца и ума всех людей, которых мы посещали. Я оставил ему обрывки моей кратковременной власти и ушел проживать свою жизнь в книгах и ресторанах. Но он не мог перенести и этого: он преследовал мои статьи и чтение, как будто хотел стереть их с лица земли. Ему пришла в голову мысль, что я его презираю, что я и начал делать. Ему пришлось неоднократно блистать на экране, чтобы подавить это неприятное чувство, но я знал, что мне будет достаточно одной ловкой улыбки, одной умышленно лишней фразы, чтобы снова испытать к нему это чувство.

Я сказал Софи, что не смогу приехать к ней, так как было слишком поздно, а утром у меня была важная встреча на работе. Я не потерял своей работы, но завтра я должен был обязательно на ней присутствовать. Я посоветовал ей отключить телефон, принять снотворное и лечь спать. Я ее навещу после обеда. У меня еще были ключи от квартиры. То, что я вернул Аннабель ключи от ее квартиры, сильно меня ранило, и отныне я больше никогда не отдам свои ключи кому-либо. Я снова лег спать и заснул. Когда я проснулся, я не включил ни радио, ни телевизор. И позвонил Катрин, спрашивая себя, сможет ли она в такой день найти в себе силы бросить трубку. Она сказала мне, что во всем виноват только я, но сейчас я знаю, что во всем виновата она; потом она резко бросила трубку.