Читать книгу "Убийство в частной клинике. Смерть в овечьей шерсти - Найо Марш"

— Благодарю. Проблемы наследственности обладают особенной притягательностью даже для такого профана, как я. Однако я пришел не для того, чтобы демонстрировать свою неосведомленность в вашей сфере, а для заполнения кое-каких белых пятен в своей. Речь идет о Дереке О'Каллагане.

— Я был чрезвычайно расстроен, узнав о результатах вскрытия, — сухо промолвил Робертс. — Какое несчастье, ужасно, невосполнимая потеря. — Он нервно повел руками, судорожно втянул воздух и поспешно добавил: — Разумеется, у меня есть свои причины расстраиваться. В качестве анестезиолога на операции я должен был раньше заметить, что все идет не так. Его состояние меня беспокоило почти с самого начала, и я говорил об этом сэру Джону и Томсу.

— Что они вам ответили?

— Сэр Джон занялся своей работой, а мне, после того как каким-то образом прокомментировал мой доклад, предоставил заниматься моей. Как отреагировал Томс, я вообще не помню. Инспектор Аллейн, я надеюсь, вам удастся избавить сэра Джона от подо-зрений. Любое сомнение в этой связи совершенно немыслимо.

— Уверен, что сумею прояснить его роль в ходе положенного расследования. И рассчитываю, что вы мне в этом поможете, доктор Робертс.

— Буду рад содействовать. И не скрою, что эгоистично тревожусь о себе самом.

— Вы не делали никаких уколов?

— Нет. Сообщаю это с облегчением.

— Как так получилось? Я считал, что в обязанности анестезиолога входит введение камфары и гиосцина.

Робертс несколько мгновений не отвечал — он сидел и смотрел на инспектора со странно беспомощным выражением на нервном лице. Аллейн заметил, что как только он обращался к врачу, тот едва удерживался, чтобы не поморщиться. И теперь тоже поджал губы и неподвижно распрямился в кресле.

— Я никогда не делаю инъекций, — объяснил Робертс. — У меня на это есть личная причина.

— Не изволите ли назвать эту причину? То, что вы не делали уколов, — важный факт, свидетельствующий в вашу пользу. Вы не видели больного в сознательном состоянии, и, называя вещи своими именами, вряд ли смогли бы влить гиосцин ему в горло, без того чтобы кто-нибудь не заметил, что вы задумали.

— Много лет назад я вводил больному морфий и допустил передозировку. В результате моей халатности пациент умер. С тех пор я не могу заставить себя взять в руки шприц. Психологически мое поведение можно расценить как слабость и признак болезненного состояния. Я должен был преодолеть себя, но не сумел. В течение некоторого времени я даже не мог заставить себя выполнять функции анестезиолога. Но затем меня пригласили на срочную операцию в связи с заболеванием серд-ца и она прошла успешно. — Робертс показал Аллейну свой стетоскоп и рассказал его историю: — Инструмент представляет собой интересный эксперимент в области психологии. Я начал отмечать на нем все мои удачно завершившиеся случаи лечения болезней сердца. Это мне здорово помогло, но уколы так и не дались. Вероятно, в будущем сумею пересилить себя. Сэр Джон в курсе этой моей… особенности. Я рассказал о ней в первый же раз, когда давал наркоз его пациенту. Это произо-шло некоторое время назад в частном доме. Он был очень внимателен и все запомнил. Впрочем, я знаю, что инъекцию гиосцина он всегда предпочитает делать сам.

Странно было наблюдать, как Робертс, побледневший и заметно расстроенный своим признанием, так и не смог оставить манеру изъясняться сухим, официальным слогом.

— Большое спасибо, доктор Робертс, — вежливо произнес Аллейн. — Мы можем больше не волноваться по этому поводу. Вы сказали, что с самого начала были встревожены состоянием сэра Дерека? Можете охарактеризовать это состояние как имеющее признаки отравления гиосцином?

— Я это обдумываю с тех пор, как мне позвонил Томс. И пришел к выводу, что, пожалуй, можно. Разумеется, в свете того, что показало вскрытие, есть соблазн соотнести одно с другим, не вдаваясь в подробности.

— Вы наблюдали явное изменение в состоянии больного или одни и те же симптомы постоянно нарастали, если я могу так выразиться?

— Во время первого осмотра в наркозной палате его пульс уже был очень медленным. И в течение операции состояние становилось все более угрожающим.

— Уточню свою мысль: наступил ли такой момент, когда произошел резкий перелом, или наблюдалось постепенное изменение состояния?

— Да. Симптомы, пожалуй, заметно усилились после того, как сэр Джон сделал первый разрез.

— То есть после того, как он ввел больному гиосцин?

Робертс покосился на него.

— Да, это так. Но даже такая маленькая доза — сэр Джон ввел приблизительно около одной сотой грана — должна была ухудшить состояние больного, если он уже до этого получил гиосцин.

— Совершенно справедливо, — согласился Аллейн. — Очень важная мысль. Должен ли я понимать, доктор Робертс, что, по вашему мнению, гиосцин — в смертельной дозе — каким-то образом попал в организм пациента перед операцией?

— Да. — Робертс нервно моргнул. Своей привычкой моргать два раза подряд он напоминал Аллейну нерв-ного, взвинченного подростка. — Сознаю, инспектор, — с тревогой продолжил он, — мне было бы выгоднее сказать, что пациент получил смертельную дозу гиосцина на операционном столе, но считаю это неправильным.

— Повторю свою традиционную избитую фразу: невиновному всегда выгоднее говорить правду, — успокоил Аллейн. — Если хотите знать, по-моему, две трети осложнений в расследовании тяжких преступлений возникает, когда невиновные лгут и сочиняют всякую ерунду.

— Вот как? Значит, возможность самоубийства исключается?

— Да. Зачем? Каким образом? Где мотив?

— Общепринятый мотив совсем не обязателен. — Робертс помолчал, а затем произнес: — Если я начну распространяться на эту тему, то меня можно обвинить, что я сел на своего конька. Вы заметили, что меня очень интересуют проблемы наследственной патологии? В семье сэра Дерека прослеживается подобный след. Виноват его отец, сэр Блейк О'Каллаган. По моему убеждению, он временами страдал манией суицида. Дело во многом в противоестественном инбридинге. Хотя замечу: мне прекрасно известно, что обычное единодушное осуждение инбридинга следует пересмотреть в свете…

Он успокоился, и следующие десять минут, изрядно воодушевившись, энергично просвещал Аллейна: цитировал собственные статьи и труды авторитетов; бранил всю английскую общественность в лице одного из самых выдающихся полицейских страны за преступное пренебрежение расовыми проблемами. Инспектор молча, с интересом слушал, задавал вопросы. Робертс снимал с полок книги, зачитывал длинные пассажи, а затем бросал томики на коврик у камина. Убеждал Аллейна, что подобным вопросам следует уделять больше внимания, а потом вдруг спросил, выяснял ли инспектор, нет ли и в его родословной порочной наследственности с признаками безумия.

— Моя двоюродная бабушка оставила все свое состояние темнокожему уличному продавцу оладий. Явно рехнулась. А так больше ничего, доктор Робертс, — ответил Аллейн.