Читать книгу "Коронация, или Последний из романов - Борис Акунин"

9 мая

Торжественный кортеж уже миновал Триумфальныеворота, когда я, запыхающийся и обливающийся потом, выскочил из наемногоэкипажа и, бесцеремонно орудуя локтями, стал пробиваться сквозь густую толпу,что облепила Большую Тверскую-Ямскую с обеих сторон.

Вдоль мостовой шпалерами стояли войска, и япротиснулся поближе к офицеру, пытаясь вытянуть из кармана узорчатый картонныйталон на право участия в шествии – дело это оказалось весьма непростое, ибоиз-за тесноты распрямить локоть никак не удавалось. Я понял, что придетсявыждать, пока мимо проследует государь, а потом проскользнуть в хвост колонны.

В небе сияло праздничное, лучезарное солнце –впервые после стольких пасмурных дней; воздух полнился накатами благовеста икриками «ура!».

Император совершал церемониальный въезд вдревнюю столицу, следовал из загородного Петровского дворца в Кремль.

Впереди на огромных жеребцах ехали двенадцатьконных жандармов, и какой-то насмешливый голос за моей спиной довольно громкосказал:

– C'est symbolique, ne c'est pas?[14] Сразу видно, кто у нас в России главный.

Я оглянулся, увидел две очкастые студенческиефизиономии, взиравшие на шествие с брезгливой миной.

За жандармами, переливаясь на солнцесеребряным шитьем кармазиновых черкесок, покачивались в седлах казакиимператорского конвоя.

– И с нагаечками, – заметил все тотже голос.

Потом не слишком стройным каре проследовалидонцы, а за ними и вовсе безо всякого строя ехала депутация азиатских подданныхимперии – в разноцветных одеяниях, на украшенных коврами тонконогих скакунах. Яузнал эмира бухарского и хана хивинского, оба при звездах и золотыхгенеральских эполетах, странно смотревшихся на восточных халатах.

Ждать было еще долго. Миновала длиннаяпроцессия дворянских представителей в парадных мундирах, за ними показалсякамер-фурьер Булкин, возглавлявший придворных служителей: скороходов, арапов вчалмах, камер-казаков.

Но вот на убранных флагами и гирляндамибалконах зашумели, замахали руками и платками, зрители подались вперед, натянувканаты, и я догадался, что приближается сердцевина колонны.

Его величество ехал в одиночестве, оченьпредставительный в семеновском мундире. Грациозная белоснежная кобыла Нормачутко прядала узкими ушами и косилась по сторонам влажным черным глазом, но сцеремониального шага не сбивалась. Лицо царя было неподвижно, скованноепримерзшей улыбкой. Правая рука в белой перчатке застыла у виска в воинскомсалюте, левая слегка пошевеливала золоченую уздечку.

Я дождался, пока проедут великие князья иоткрытые ландо с их величествами вдовствующей и царствующей императрицами, и,предъявив оцеплению пропуск, поспешно перебежал через открытое пространство.

Оказался в пешей колонне сенаторов, пробралсяв самую середину, подальше от взоров публики и, бормоча извинения, зигзагамизаскользил вперед. Важные господа, многих из которых я знал в лицо, снедоумением косились на невежу в зеленой ливрее дома Георгиевичей, но мне былоне до приличий. Письмо доктора Линда жгло мне грудь.

Мельком увидел на запятках коляски императрицы-материполковника Карновича, переодетого камер-лакеем – в камзоле, напудренном парике,но при этом в неизменных синих очках, – однако начальник царской охранысейчас помочь мне не мог.

Я должен был срочно переговорить с ГеоргиемАлександровичем, хотя и он возникшей проблемы не разрешил бы. Тут нужен был самгосударь. Хуже того – государыня.

* * *

После вчерашнего конфуза полковнику Карновичубыл шумный разнос от Георгия Александровича за плохую подготовку агентуры.Перепало и мне, уже от них обоих, за то, что ничего толком не разглядел и дажемальчишку-газетчика не задержал.

Фандорина при этой мучительной для меня сценене было. Как мне чуть позднее доложил Сомов, еще до моего отбытия на встречу слюдьми доктора Линда бывший статский советник и его японец куда-то отбыли и стех пор не появлялись.

Их отсутствие не давало мне покоя. Несколькораз в течение вечера и еще раз уже далеко за полночь я выходил наружу и смотрелна их окна. Свет не горел.

Утром я проснулся от резкого, нервного стука.Решил, что это Сомов, и открыл дверь в ночном колпаке и шлафроке. Каково жебыло мое смущение, когда я увидел перед собой ее высочество!

Ксения Георгиевна была бледна и, судя по тенямпод глазами, спать не ложилась вовсе.

– Его нет, – сказала онаскороговоркой. – Афанасий, он не ночевал!

– Кто, ваше высочество? – испуганноспросил я, сдергивая колпак и слегка приседая, чтобы полы халата достали допола и прикрыли мои голые щиколотки.

– Как кто! Эраст Петрович! Ты, можетбыть, знаешь, где он?

– Никак нет, – ответил я, и на душесделалось очень скверно, потому что выражение лица ее высочества мне совсем непонравилось.

Фандорин и его слуга объявились послезавтрака, когда великие князья уже отбыли в Петровский дворец для приготовленияк торжественному въезду. Дом был полон агентов полиции, потому что ожидалосьследующее послание от похитителей. Я держался поближе к телефону и все времягонял Сомова к подъезду, посмотреть, не подбросили ли новой записки. Впрочем,это было лишнее, потому что в кустах вдоль всей подъездной аллеи дежурилифилеры полковника Ласовского. На сей раз никому не удалось бы перелезть черезограду и подойти к Эрмитажу незамеченным.

– Ребенка видели? – спросил меняФандорин вместо приветствия. – Жив?

Я сухо рассказал ему о вчерашнем, ожидаяочередной порции упреков за упущенного газетчика.

Чтобы предупредить реприманд, сказал сам:

– Знаю, что виноват. Нужно было не закаретой бежать, а этого маленького негодяя держать за шиворот.

– Г-главное, что вы хорошо разгляделималыша и что он цел, – заметил Фандорин.

Упреки я бы снес, потому что они были вполнезаслужены, но этакая снисходительность показалась мне возмутительной.

– Да ведь единственная зацепкаутрачена! – с сердцем сказал я, давая понять, что не нуждаюсь в егофальшивом великодушии.

– Какая там зацепка, – слегка махнулон рукой. – Обычный вихрастый п-постреленок, одиннадцати с половиной летот роду. Ничего ваш Сенька Ковальчук не знает, да и не мог знать. За кого выдержите д-доктора Линда?

Должно быть, у меня отвисла челюсть, потомучто прежде, чем заговорить, я преглупо шлепнул губами.