Читать книгу "Скунскамера - Андрей Аствацатуров"

— Одно радует, хоть Шамаева опять не описалась…

Каким я был?

Дети часто кажутся глупыми и неуклюжими. Особенно на фоне взрослых. Правда, взрослые на фоне детей смотрятся ничуть не лучше. Это словно в клетку с дрессированными мартышками запустили мартышек еще не выдрессированных. Поднимается дикая чехарда и становится решительно непонятно, кого тут дрессировали, а кого — еще нет, кто — взрослый, а кто ребенок.

Только два дня назад я наблюдал забавную сцену.

Стою в супермаркете возле хлебного отдела.

Мимо меня лохматая бабка тащит мальчишку лет пяти. Совершеннейшего ангелочка. Мальчишка упирается и плачет:

— Баб, ну, баб, купи жувачку!

Бабушка, поравнявшись со мной, останавливается и резким движением разворачивает внука лицом к себе.

— Жувачку? — громко спрашивает она. — Вчера жевали!

И тащит его дальше.

Или вот, например, неделю назад. У дверей того же супермаркета пожилая тетка о чем-то судачит с грузной дамой. Та держит за руку мальчика, тоже лет пяти-шести. Тяжелую сумку с продуктами поставила на землю. Ребенку надоедает стоять без дела. Он вырывается из маминой руки, садится верхом на сумку, как на коня, и делает вид, что скачет.

— Ой! — вдруг умиляется мальчику пожилая тетка, будто только что его заметила. — Какой хорошенький! А как тебя зовут?

Грузная мамаша, улыбаясь, оборачивается на сына, и ее лицо тут же делается свирепым.

— Дегенерат его зовут! — кричит она и за шиворот стаскивает ребенка со своей сумки. — Дегенерат! Все продукты мне передавил!

Неужели я когда-то был одним из таких детей? Я снимаю телефонную трубку и набираю номер отца, чтобы раз и навсегда все выяснить.

— Что-что? — удивляется он. — Твой детский сад? Помню ли я?

Отец ядовито смеется.

— Еще как помню! Это было одно расстройство, когда я туда приходил на тебя, балбеса, полюбоваться.

— Почему расстройство? — мне обидно, но даже как-то интересно.

— Ты знаешь, — начинает папа и все больше воодушевляется. — Ты казался очень тупым даже на фоне той жизнерадостной тупости, которая там царила, на фоне этого Антона Коптюка, на фоне ваших дур-воспитательниц. И очень меня расстраивал!

— Да?

— Приходишь на какой-нибудь ваш дурацкий утренник, — тут папа вздыхает. — Садишься. Все дети идут строем, причесанные, девочки в платьицах, у мальчиков аккуратно рубашки в штаны заправлены. Приятно посмотреть.

— И что?

Отец снова смеется:

— А ты выходишь самым последним. Непричесанный, рубашка из штанов торчит, смотришь в потолок, спотыкаешься. Как балбес какой-то, честное слово. Урод тряпошный.

— Ну? — разговор чем дальше, тем меньше мне нравится, однако папу он по-прежнему воодушевляет.

— Всем сказали делать упражнение с мячом — все делают. Один ты рот разинул и стоишь как остолоп. Дети уже закончили упражнение с мячом — взяли скакалки, а ты только сейчас сообразил, что от тебя требовалось. Стал подбрасывать мяч — он укатился. Ты за ним побежал — тебе скакалкой по уху заехали, разревелся. Мы с бабушкой очень переживали. А мама твоя даже плакала иногда. Бабушка считала, что тебя надо познакомить с Котькой, внуком Григория Петровича, чтобы был хороший пример перед глазами. А я…

Упоминание Котьки немного выводит меня из себя, но я сдерживаюсь.

— Все, папа, уже, наверное, хватит.

— Ты маме позвони. Она лучше помнит.

Мы прощаемся, и я вешаю трубку. Маме мне звонить не хочется. Она опять заведет разговор о моей бывшей жене Люсе и начнет вздыхать, что мы развелись.

Во дворике

Моя память почему-то хранит мало событий и мало предметов из мира детства. Словно он уже тогда начал постепенно таять, ускользая от взгляда. Словно пространство, на котором располагались его вещи, стало растягиваться, открывая между ними новую, еще пока ничейную территорию.

Мне вспоминается зеленый забор, сколоченный из перпендикулярных реек, организовывавших между собой ровные квадраты пустоты. Он напоминал длинную грубую решетку и отделял нас от той жизни, которая разливалась вокруг. В уголках оберегаемой им территории высились металлические навесы, поставленные, судя по облепившей их ржавчине, давным-давно, и видимо, с целью выгуливать под ними питомцев заведения, ежели вдруг случится дождь. Игровая площадка была маленькой, но мне она тогда казалась широким пустынным полем, посреди которого пригорюнилась крошечная бетонная детская горка. Такие горки, видимо, были типовыми, потому что встречались чуть ли не в каждом дворе: подобравшиеся толстенькие улитки с огромной сквозной дырой в туловище, ощетинившимся сзади металлическими скобами, которые выполняли роль ступенек.

Неподалеку расположился деревянный корабль, выкрашенный в синий цвет, с большой черной трубой, капитанской рубкой и двумя стершимися по бокам рисунками, в которых, предприняв некоторые усилия, можно было узнать контуры якорей. Я не помню, чтоб кто-нибудь из нас хоть раз поднимался на борт или заходил в капитанскую рубку.

Еще я вспоминаю две или три деревянные песочницы. Но нам в них играть не разрешалось. Лариса Пална кричала, что песок холодный, мы простудимся, запачкаемся, а ей за нас отвечать. Мне также запомнились высокие металлические качели — две толстые трубы, уходящие вверх, перекладина над ними и три болтающиеся на цепях деревянные доски. Воспитательница рассказала нам как-то раз, что одна девочка из младшей группы подошла к качелям, когда на них раскачивался мальчик, и доска изо всех сил стукнула ей по лицу. Девочка упала, ударилась затылком, у нее потекла кровь, были выбиты передние зубы, и оказался сломан нос. Вызвали скорую помощь, и девочку увезли в больницу. Поэтому с качелями нужно вести себя осторожно!

История эта, переданная весьма обстоятельно, пустила в мою голову корни дикого страха, да так глубоко, что меня пугала сама мысль оказаться ненароком рядом с качелями.

Когда нас выпускали во двор, я не мог взять в толк, во что тут можно играть. Навесы, песочницы, горка, качели, пароход будто составляли некий замысел, который мне не удавалось разгадать, и я чувствовал себя немного одураченным этими проверенными временем приспособлениями. Дабы никто не заподозрил мою бестолковость, я на всякий случай держался от них подальше. В детских играх я тоже не принимал участия и ходил немного поодаль от всех, держа руки в карманах.

Дома мама иногда читала мне вслух истории про маленьких бродяжек, про Гека, Тома, Гавроша и еще про кого-то, я уже не помню. Их всех, никому не нужных, взрослые постоянно дергали, шпыняли и обзывали хулиганами. А они на самом деле были настоящими героями, добрыми, честными, готовыми в любой момент сняться с места, сбежать. Или, если их обидят, хладнокровно повернуться и, сунув руки в карманы, уйти с гордо поднятой головой. Вот бы мне так! — с завистью думал я и считал их своими настоящими друзьями. Те, кто меня окружал в реальной жизни, вроде Игорька Князева, казались ненастоящими. Мне хотелось сбежать из вонючего детского сада, напоследок поцеловав самую красивую девочку и наподдав воспитательнице под толстый зад.