Читать книгу "Моя малышка - Александр Снегирев"

Его слова заметно ободряют приятеля. В глазах появляется уверенность. За последние лет десять ничего не изменилось. Когда они встречаются, то сидят в каком-нибудь баре, затем приятель подбрасывает его домой на своей машине и, остановившись возле ворот двора, кладёт руки на руль и принимается канючить. А он… Бывает, когда терпение иссякает, он обличает характер приятеля. Но это редко, в остальных случаях он просто выслушивает и даёт бодрый совет.

– Зря ты ребёнка не заведёшь, чувак, – начинает одну из своих заезженных песен приятель. – Ребёнок – это круто!

Он улыбается правым уголком рта. Ребёнок – вторая излюбленная тема приятеля, после жалоб на жизнь и на женщин. Приятель так балует свою дочь, что из неё стопудово вырастет такая же сучка, как и все остальные приятельские бабы. Любимый женский тип подсознательно формируется даже из дочери.

– Я со своей завтра в парк поеду. Она уточек любит кормить. Бежит и кричит: «Папа, уточки!» Ты не представляешь, как это круто – смотреть на неё, трогать её маленькие ручки, покупать ей маленькую одежду!

Он улыбается шире. Надолго его не хватит. Он тоже мечтал, что будёт гулять с сыном в парке, что сын будет восклицать: «Папа, уточки!» Он мечтал купить сыну книжки с картинками и железную дорогу… Сразу после рождения у сына обнаружился конкретный порок сердца. Сына все равно либо время убило бы, либо операция. От операции отказались.

Они не радовались, как все нормальные родители. Железная дорога сыну не понравилась, книжки с картинками маленький разрывал на части. Одна радость – от армии отмазывать не придётся, когда вырастет. Если, вообще, вырастет… В два с половиной мальчик попытался ходить, и сердце не выдержало…

Он отлично помнит маленькие ручки с сиреневыми ноготками и маленькие ножки в смешных сандаликах, когда сын лежал в гробу…

– Ты ведь раньше хотел ребёнка! Чего тянешь?

– Сейчас как-то настроение изменилось…

– А зря. Ребёнок – это круто! – Приятель пускается в новое перечисление прелестей своей белокурой дочурки…

Вот взять сейчас и обрушить на него всю правду. Рассказать о диагнозе, о железной дороге, о сиреневых ноготках, о смешных сандаликах… Рассказать о том, как тогда он всучил без слов несколько оставшихся упаковок памперсов первой попавшейся мамаше на улице, как подруга до недавних пор не разрешала убрать из спальни детскую кроватку… Как они тут же выходят из кино, если на экране появляются маленькие дети, как не разговаривают иногда по нескольку дней, как подруга запирается в ванной и включает воду, чтобы не слышно было её плача… Рассказать обо всём в отместку за приятельское счастье. Ну да ладно, приятель не виноват, приятель ведь просто ничего не знает, он сам ничего не рассказывал.

Он мягко прерывает приятельские восторги по поводу дочери. Он устал, поздно уже, пора прощаться. Договариваются вскоре снова увидеться. Вообще, он довольно закалённый. При нём многие болтают о детях и детских болезнях. Даже те, кто в курсе всего. Его трудно пронять, научился некоторые эмоции даже близко не подпускать. Всё просто – или разум, или безумие. Сейчас ему не терпится оказаться дома не только потому, что надоели чужие излияния. Просто хочет узнать, наконец, свой размер.

В квартире он повсюду ищет какой-нибудь сантиметр, портновский тканевый или икеевский бумажный. Ни того, ни другого нет. Подруги тоже нет, спросить не у кого. Находит только ржавую рулетку. Сойдёт. Направляется в спальню.

Чтобы получить объективные цифры, требуется возбудиться. Помочь в этом деле некому. Он принимается фантазировать, представляет попку одной девицы, виденной в баре. Параллельно ласкает себя. Успех переменный. Предмет измерения то напрягается, то ослабевает. Он человек добросовестный. Вспомнились слова специалиста по воспитанию детей, курсы которого они с подругой посещали до родов: «Чтобы ребёнок всё доводил до конца, его нельзя отрывать от игр». Видимо, теория верна, в детстве его никто от игр не отвлекал. Вот лежит теперь в постели с рулеткой и усердно предаётся измерениям.

Девица из бара не срабатывает, нужен более эффективный объект для фантазий. Воображение рисует уже не одну, а двоих. Обе ублажают его, сами того не подозревая. Подопытный орган растёт. Крепнет. «Выглядит довольно убедительно», – приоткрыв один глаз, оценивает он. Вытягивает язычок рулетки на сокровенные 25 см. Это мировой максимум, Эверест. Вершина, которой почти не суждено достичь, но на подступах к которой вполне возможно закрепиться…

Не успел приложить рулетку к застывшему в боевом состоянии красавцу, как всё рухнуло. В прямом смысле. Плоть начала терять объём, лишь только почувствовала холодный металл. Роскошь, исчезающая буквально на глазах. Точь-в-точь древние пещерные фрески, которые тускнеют и меркнут, когда в помещение, веками законсервированное, проникают археологи, а с ними – воздух и свет. Металл обжёг его холодом, он вздрогнул, отпустил фиксатор рулетки, язычок с лязгом втянулся, слегка поранив вконец опавший орган.

Как тут не выругаться. Первая попытка провалилась, но интереса только прибавилось. Рассмотрев царапину, он перевёл дух, успокоил нервы глубоким вдохом и продолжительным выдохом и взялся за измерения сызнова. Теперь, выдвинув язычок рулетки, он надёжно зафиксировал его. Затем принялся фантазировать. Нафантазировал целый гарем, благодаря которому предмет измерений застыл, как египетский обелиск на площади Согласия в Париже. Он уже взял в руки рулетку, но тут возникла дилемма. Что, собственно, мерить? Дело в том, что к основанию «обелиска» плотно подобрались два яйца. Оттянуть их и мерить всю длину или мерить оставшееся, исключив часть, занятую яйцами? Задача не из лёгких. С одной стороны, не хочется себя обкрадывать, с другой – понятие чести, привитое отцом, не позволяет лгать, даже самому себе. Вспомнились слова пресловутого порноактёра, который в бонусном интервью обозвал мошенниками тех, кто мерит с яйцами… Поди разберись, что значит «с яйцами». Кстати, без них как-то маловато выходит, аж страшно узнать, сколько… «А может, я что-то не так понял?.. – колеблется он. – Да что тут думать, надо измерить то, что удаётся применить по назначению! То есть всю ту длину, которая, так сказать, идёт в дело. Или на дело». Опять приложил рулетку, прикосновение металла мгновенно привело к новому падению.

– Надо привыкать к суровым условиям, парень, – бормочет он. – Не всё же в тепле да уюте. Время теперь такое… сложное. Пора показать этим итальяшкам!

«Парень», словно вняв патриотическому призыву, оживает.

Он подстёгивает процесс пышными фантазиями с участием многочисленных красавиц. Помогло. Он открывает глаза, смотрит на деления… 14… 15… 16… Предмет измерения медленно распрямляется, как раб, долго ползавший в оковах и теперь от них освободившийся. Вершина раздувается и пульсирует, словно сердце марафонца. 17… Теперь это уже не вывезенный из Египта обелиск, а свой, мощный Александрийский столп перед Зимним дворцом. Символ имперской власти. 18… Он приятно удивлён, даже прекращает фантазировать. 19… Снова закрывает глаза.

Это уже не просто мальчишество, это соревнование! Он олимпийский бегун, рвущийся из последних сил к финишной ленточке. Он полярник, идущий на лыжах к полюсу. Нет ничего невозможного!.. Он уже представляет итальянского порноактёра поверженным, с его жалкой четвертью метра. Лавры. Шампанское. Прекрасные рабыни. Въезд на колеснице в ликующий Рим… Открывает глаза… 20… Ну! Давай, поднатужься!.. Закрывает глаза… Калейдоскоп женских тел… Деления рулетки…