Читать книгу "Странник играет под сурдинку - Кнут Гамсун"

Фру только вздохнула. «Понимаешь ли: никогда!» – повторил капитан и ударил кулаком по столу. Фру раз рыдалась, а сама все смотрит на него. «Но тогда я не понимаю, почему ты ходил за ней по пятам, и прятался с ней в беседке и во всех укромных местах», – сказала фру. «Ну, в беседке, положим, была ты, а не я», – от ветил капитан. «Да, все я и всегда я, а ты ничего и никогда», – сказала фру. – «А для чего я ходил за Элисабет? Да для того, чтобы вернуть тебя, – сказал он. – Ты от меня отдалялась, я хотел тебя вернуть». Фру задумалась, потом вдруг вскочила, да как бросится к нему на шею: «Ах, выходит, ты меня любил хоть немножко? А я-то думала, что ты меня давно разлюбил. Ты ведь тоже отдалялся от меня, много лет подряд, разве ты не помнишь? Как глупо все получилось. Я не знала… я не думала… А ты, выходит, любил меня… До рогой мой, но тогда все хорошо!..» – «Сядь! – сказал капитан. – С тех пор произошли некоторые переме ны». – «Что произошло? Какие перемены?» – «Вот ви дишь, ты уже все забыла. А я-то хотел спросить у тебя, сожалеешь ли ты об этих переменах?» Тут фру снова вся окаменела и говорит: «Ах, ты про Гуго? Но ведь сделанного не воротишь». – «Это не ответ». – «Сожа лею ли я? А ты? Ты себе кажешься невинной овечкой?» Тут капитан встал и начал расхаживать по комнате. «Вся беда в том, что у нас нет детей, – сказала фру. – У меня нет дочери, которую я могу воспитать так, чтобы она стала лучше, чем я». – «Я думал об этом, – гово рит капитан, – возможно, ты права. – Тут он подхо дит к ней вплотную и еще добавляет: – Лавина обру шилась на нас, жестокая лавина. Но разве нам, благо мы остались в живых, не следует разгрести камни, и бревна, и щебень, и все, под чем мы были погребены много лет, чтобы наконец вздохнуть полной грудью. У тебя еще может быть дочь!» Фру встала, хотела что-то сказать, но не решилась. «Да, – только и проговорила она. И повторила еще раз: – Да». – «Сейчас ты устала и взволнована, но подумай о том, что я сказал. Доброй ночи, Ловиса». – «Доброй ночи!» – ответила она.

XI

Капитан намекнул Нильсу, что он не прочь либо уступить кому-нибудь право на рубку леса, либо запро дать весь лес на корню. Нильс истолковал это таким образом, что капитан не желает приглашать на работу в имение посторонних. Должно быть, у капитана с фру опять начались нелады.

Мы продолжали копать картофель, большую часть уже выкопали, теперь можно было немножко перевести дух. Но дел по-прежнему оставалось очень много – запаздывали с осенней пахотой, и теперь уже мы вдвоем – Ларс Фалькенберг и я – распахивали поле и луговину.

Нильс просто удивительный человек, ему стало так неуютно в Эвребё, что он хотел было взять расчет. Удержал его стыд – как бы не подумали, что он бросает работу, с которой не может справиться. У Нильса были довольно четкие представления о чести, унасле дованные от множества поколений. Не пристало кресть янскому сыну вести себя как последнему батраку. К тому же Нильс недостаточно долго здесь проработал; когда он нанимался в Эвребё, хозяйство было совсем запущено, понадобилось бы немало лет, чтобы вновь его поднять. Только нынче, когда в распоряжении Ниль са оказалось больше рабочих рук, он сумел наконец сдвинуть дело с места. Только нынче он впервые смог увидеть добрые плоды своих усилий, – какие уродились хлеба, какая густая пшеница! Сам капитан впервые за много лет порадовался на щедрый урожай. Будет что продать нынешней осенью.

Вот поразмыслишь, так и выходит, что Нильс просто сглупил бы, покинув сейчас Эвребё. Ему только позарез нужно было побывать дома, – Нильс родом из северной части прихода, – и для этого он взял два свободных дня, когда мы уже выкопали весь картофель. Должно быть, у него какое-нибудь неотложное дело, может, он хочет встретиться со своей невестой, – думали мы все. Через два дня Нильс вернулся такой же бодрый и расторопный, как всегда, и с жаром взялся за ра боту.

Однажды мы сидели на кухне за обедом и увидели, как фру в ужасном волнении выскочила из дома и побежала куда-то, не разбирая дороги. Следом показался капитан. Он кричал: «Ловиса, Ловиса, постой, куда же ты?» А фру отвечала только: «Оставь меня!»

Мы переглянулись. Рагнхильд встала из-за стола, собираясь бежать за фру.

– Ты права, – сказал Нильс с обычным своим спо койствием. – Но сперва зайди в дом и посмотри, убрала ли она фотографии.

– Стоят как стояли, – ответила Рагнхильд и вышла. Мы слышали, как во дворе капитан сказал ей:

– Пригляди за барыней, Рагнхильд. Никто из нас не хотел бросить фру на произвол судьбы. Все о ней заботились.

Мы вернулись в поле. Нильс сказал мне:

– Ей надо бы убрать фотографии. С ее стороны даже некрасиво, что она оставила их на видном месте. Это большая промашка.

А, что ты в этом смыслишь, п одум a лось мне. Вот я – так уж точно разбираюсь в людях, я много пона смотрелся за годы странствий. И я решил устроить Нильсу небольшое испытание, проверить, не зря ли он важничает.

– Странно, что капитан сам давным-давно не убрал и не сжег эти фотографии, – говорю я.

– Ничуть, – отвечает Нильс. – На его месте я бы тоже этого не сделал.

– Почему?

– Да потому, что не мне, а ей надлежит это сделать.

Мы помолчали немного, потом Нильс добавил еще несколько слов. Эти слова разом доказали мне, каким глубоким и безошибочным чутьем обладает Нильс.

– Бедная фру! – сказал он. – Должно быть, она так и не может оправиться после своего проступка, должно быть, в ней что-то надломилось. Другого объ яснения я не вижу. Есть люди, которые, оступившись, могут подняться и спокойно шагать дальше по жизни, разве что синяков насажают, а есть другие, которые так и не могут встать.

– Если судить по ее виду, она отнеслась ко всему, довольно легко, – продолжаю я испытывать Нильса.

– Откуда нам знать? А по-моему, она все время была сама не своя. Конечно, она продолжает жить, но мне кажется, в ней нет внутренней гармонии. Я не силен по этой части, но я имею в виду именно гармонию. Понимаешь, она может есть, и спать, и улыбаться, и все же… Я вот только что проводил такую же в по следний путь, – ответил мне Нильс.

Куда девался мой ум и моя выдержка? Глупый и пристыженный, я только и мог спросить:

– Ах, вот как? И она умерла?

– Да. Она хотела умереть. – И неожиданно прика зал: – Ну что ж, идите с Ларсом пахать. Вам уже не много осталось.

И он ушел своей дорогой, а я своей.

Я думаю: возможно, он говорил о своей сестре, воз можно, он отпрашивался на ее похороны. Боже милости вый, поистине есть люди, которые не могут с этим спра виться, это потрясает самую их основу, это – как ре волюция. Все зависит от того, насколько они загрубели. Насажают синяков, – сказал Нильс. И внезапная мысль заставляет меня остановиться: а вдруг это была не его сестра, а его возлюбленная?

По странной ассоциации я вспоминаю про свое белье. Я решаю послать за ним батрачонка.

Настал вечер.