Читать книгу "Иллюзионист - Анита Мейсон"

— Я думаю, у меня есть немного времени, — сказал он миролюбиво.

— Я бы на твоем месте поторопилась, — сказала сестра Ребекка. Она заученным движением пробегала большим пальцем вдоль стручка фасоли и ссыпала ее в стоящую перед ней миску. — Никто не знает, когда придет Царствие. Это может случиться в любой момент. Как… приход грабителя в ночи.

— Мне казалось, вы говорили, — мягко заметил Симон, — что перед этим будут землетрясения, наводнения, пожары, вселенские войны и отверзание могил.

— Да, конечно. Я думаю, все это произойдет одновременно. Не знаю. Да это и неважно. Оно придет.

— Оно придет, и это единственное, что важно, — сказал Иосиф.

— Видишь ли, это тайна, — объяснила сестра Ребекка.

— Тайна?

— Мы не должны об этом спрашивать.

— А, понятно, — сказал Симон.

— И все же, — сказала сестра Ребекка, — трудно не думать об этом, правда? Как это будет.

Ее палец остановился посредине стручка. Она посмотрела на мужа:

— Будут ли для нас троны, Иосиф?

— Нет, что ты, — сказал Иосиф. — Троны только для руководителей. Что таким, как мы, делать на тронах?

— Но Филипп говорил, что мы будем сидеть на тронах и судить ангелов.

— Ангелов? За что нам судить ангелов?

— Не знаю, но он так сказал, я точно помню.

— Мне кажется, ты его не так поняла, — сказал брат Иосиф.

— А-а…

Застрявшие бобы фасоли с треском высыпались в миску.

— Все равно, — сказала сестра Ребекка, — у нас будет все, о чем мы только мечтали. Дворцы и пиры, и мы никогда не состаримся и не умрем, а все, кто к нам плохо относился, будут наказаны.

— Это радует, — сказал Симон.

— Да. Этот старик Гедекия, который не разрешил нам арендовать его сад, кстати никудышный, весь заросший сорняками, получит, что заслужил, — нищенскую старость.

— Так думать нехорошо, — упрекнул ее Иосиф. — Мы должны любить тех, кто нас обижает.

— Я люблю его. Я очень его люблю. Просто считаю, что он должен быть наказан.

Какое-то время все сидели молча. Миска, стоящая перед сестрой Ребеккой, наполнялась круглыми желто-коричневатыми бобами фасоли, справа от нее росла кучка пустых стручков.

— Это царствие, — сказал Симон, — где оно будет?

— Здесь, — сказал Иосиф.

— На небесах, — сказала Ребекка.

— Понятно, — сказал Симон.

Наступила пауза.

— Нет, мы неправильно об этом думаем, — сказал Иосиф. — Мы необразованные. — Он, извиняясь, улыбнулся Симону. — Мы немного путаемся. Ты должен задавать такие вопросы Филиппу. Он объясняет доходчиво, все сразу становится ясно.

— Но если вам тогда все было ясно, — спросил Симон, — как получилось, что у вас совершенно разные представления?

— Иосиф никогда не слушает, — сказала сестра Ребекка, склонившись над фасолью.

— Я слушаю, дорогая, и изо всех сил стараюсь понять. Но некоторые вещи слишком сложны для меня, и мне не стыдно в этом признаться.

Сестра Ребекка встала и смахнула с подола несколько приставших стручков.

— Мне все ясно, — сказала она. — Не понимаю, почему все делают из этого такую тайну. Когда станет так плохо, что дальше некуда, Иешуа вернется и спасет нас. Мир охватит пожар, а мы отправимся с Иешуа и будем жить на Небесах. А все наши враги и все его враги и все, кто не верит в него, сгорят.

Она собрала стручки в охапку и бросила их в огонь. Они затрещали, зашипели и стали чернеть.

— Убедительный аргумент, — сказал Симон.

Его ирония была умеренной. Ему вдруг расхотелось расстраивать этих людей, демонстрируя силу логики. Их компания освежала его, как иногда освежает разговор с молодежью. Но в слишком большом количестве это было бы утомительным.

Пока что он не собирался уходить. Ветерок обдувал его лицо. Было слышно, как где-то дети поют старую песенку-загадку, знакомую ему с детства. Он смотрел на горы, возвышающиеся над крышами домов: в лучах солнца они казались белыми с темными пятнами по бокам и напоминали спящих леопардов. Здесь было так спокойно. Очень спокойно.

— Ты сказал, что никакой тайной доктрины нет, — сказал Симон. — Мне жаль, но я в это не верю. Это учение, которое трудно полностью понять простым людям. В нем есть парадоксы.

— Да, — сказал Филипп, — в нем есть парадоксы.

— Как ты это объясняешь?

— Никак, — сказал Филипп, — это факт. Я повторяю то, что мне сказали люди, которые слышали учение из первых уст.

— Но разве ты сам не хочешь понять его?

— Я признаю свою ограниченность.

— Чушь! — сказал Симон.

Филипп улыбнулся.

— Послушай, — сказал Симон, — многие вещи требуют объяснения. Например, эта странная притча о бесчестном управляющем. Что она означает? Она восхваляет бесчестность?

— Я не знаю, что она означает, — сказал Филипп, — но кто-нибудь когда-нибудь узнает, а я не имею права ничего в ней менять.

Симон смотрел на него в удивлении.

— Зачем он вообще говорил притчами, — спросил Симон, — если, как ты говоришь, все так просто? Ведь смысл притчи в том, чтобы что-нибудь прояснить. Но зачастую притчи Иешуа ничего не проясняют. После того как он рассказывал притчи людям, ему приходилось объяснять их своим ученикам. Если уж ученики звезд с неба не хватали, то простые люди наверняка были еще глупее. И люди были лишены толкования. Почему? А ты мне говоришь, что не существует одной версии учения для масс, другой — для посвященных.

Филипп смотрел вдаль на горные вершины. Он молчал.

— Одним словом, — продолжал Симон, — ты просишь, чтобы я поверил в это нагромождение невероятностей, нелепиц и грубых противоречий.

— Я не прошу тебя ни во что верить, — сказал Филипп. — Ты можешь не приходить сюда. Почему бы тебе не отправиться домой и не заняться своей магией, а я займусь своей работой.

Симон перестал рисовать круги на земле и сидел прямо с широко открытыми от удивления глазами.

— Каждый из этих людей, — сказал Филипп, кивая на группу маленьких домиков с земляными крышами, где жила большая часть приверженцев, — так же важен, как ты. Они никогда ничего у меня не просят, за исключением случаев, когда их дети болеют или им нужен совет. Им бы и в голову не пришло отнимать у меня время, как это делаешь ты. Почему ты думаешь, что у тебя есть на это право?

Щеки Симона стали пунцовыми. Он встал и уже собирался уйти, но Филипп остановил его.