Читать книгу "Третий ребенок Джейн Эйр - Вера Колочкова"

— Спасибо, Сереж… Я и правда поскорее домой хочу. Тяжело мне тут…

— Ну что ты, глупая…

Таня и не поняла поначалу, с какой такой целью руки его скользнули шустро за ворот ее халата — одна рука проникла под голову, а другая с силой стала сжимать грудь, — просто обмерла от наглой такой неожиданности. Потом опомнилась, оттолкнула его, уже успевшего поймать дыханием нужный горячечный ритм, от себя, села торопливо, свесив ноги и поправляя на коленях полы разъехавшегося халата.

— Сереж, ты чего… С ума сошел? Этого мне только сейчас не хватало…

— Глупая ты. Именно этого тебе сейчас и не хватает. Да и мне тоже, знаешь… Думаешь, приятно мне со старухой этой спать? Изо дня в день? Она ж меня ни на шаг от себя не отпускает. А я так по нормальной молодой бабе соскучился… Иди сюда, иди ко мне… Таня, Танечка…

Он снова схватил ее за плечи сильными руками, развернул к себе, навалился сверху всей своей плотной тяжестью. Только насчет «нормальной бабы» он в данном случае сильно погорячился, конечно же. Не была Таня Селиверстова той самой «нормальной бабой». Она и в бабах-то еще не бывала, как в таковых, если уж честно признаться. Не довелось как-то. Но и представлялось это ей все совсем по-другому, красивым да душевным, а не просто сведенным к потребностям мужского организма наивным блудом… По крайней мере, такого вот наглого проявления этого блуда она стерпеть не смогла и потому со всей силушкой, генетически заложенной в ней предками-крестьянами из деревни Селиверстово, так двинула кулаком в склонившееся над ней мужское лицо, что оно отлетело вместе с хозяином в угол комнаты да еще и ударилось по пути о металлическую подставку для телевизора.

— О-о-о… — глухо застонал из темного угла комнаты ее несостоявшийся жалельщик, пытаясь выползти из маленького пространства между креслом и телевизором. — Ну ты и придурочная… Чего дерешься-то, идиотка? Словами сказать нельзя, что ли? Не-е-е, Ленка насчет тебя все-таки права оказалась — деревня, она и есть деревня, никакими Парижами ее не исправишь…

— О себе бы лучше позаботился, любовник хренов! — поправляя на груди халат, спокойно проговорила Таня. — Лучше уж придурочной да деревенской быть, чем, как ты, продажной…

Проводив его за дверь, Таня включила душ, забралась под теплые упругие струи и стояла так долго, очень долго, пытаясь смыть с себя волнение и обиду. Внутри по-прежнему было тяжело и пусто, и ничего не хотелось. Слышалось ей из ванной, как кто-то стучал настойчиво в дверь — Ада приходила, наверное. Таня решила ей не открывать — зачем? Про купленный на завтра билет она уже знает. Сергей сказал, что рейс вечерний, ночной почти… И завтра утром она отсюда не выйдет. Спать будет. Пусть стучит, пока не надоест. К вечеру и выйдет…

Постелив себе постель, она улеглась, свернулась калачиком, натянула одеяло на голову. И в самом деле заснула крепким молодым сном, каким спится после долгих тяжелых слез, — здоровый организм свое право на отдых все равно стребует, горю не отдаст. А Танин организм был исключительно здоровым. В компенсацию за деревенскую неуклюжесть, наверное. А может, и за другое что. Потому как неуклюжесть эта — и не показатель вовсе. Сегодня она есть, а завтра, глядишь, уже и в грациозность сексапильную взяла да и трансформировалась незаметно. А что? Всякое в жизни случается…

Так проспала она почти до обеда следующего дня, как сама для себя и постановила накануне. Правда, просыпалась несколько раз за ночь, словно кто ее в бок толкал, но тут же усилием воли запихивала себя обратно в спасительное забытье. Вот же оказия — приехать в другую страну, чтобы спать себя заставлять…

Открыв глаза, она полежала еще немного, закинув руки за голову и разглядывая белые облака за окном. Солнце палило вовсю — хорошо там, наверное, на свободе. Ну и ладно. Правду говорят умные люди — хорошо только там, где нас нет. А к вечеру ее здесь уже точно не будет. У нее, слава богу, свой дом есть. Пусть и хуже здешнего, зато там никто не обидит. И бог с ней, с вашей заграницей. Отю, конечно, жалко, но что теперь поделаешь…

Память тут же подсунула ей на глаза бледное заплаканное его личико, и вновь затряслось все внутри от бессильной жалости, и горячие слезы не заставили себя ждать — потекли по вискам, закапали на подушку цвета теплых деревенских сливок. Она бы и снова дала им волю, как вчера, да в дверь снова настойчиво постучали, и Адин голос прозвучал с той стороны приказом:

— Татьяна, открой! Слышишь? Иди хоть пообедай, хватит уже рыдать! Открой, Тань, поговорить надо! Ну, пожалуйста…

Таня нехотя сползла с дивана, утерла ладонями лицо, открыла перед Адой дверь. Молча уставилась на нее исподлобья.

— Как ты тут? Живая? — улыбнулась ей Ада с порога нарочито дружелюбно, будто расстались они с вечера совершеннейшими подругами, будто и не было между ними никакой ссоры. — Ну и горазда же ты дрыхнуть, девушка! Вся рожа со сна опухла! Глянь на себя в зеркало-то, глянь! Давай умывайся да пойдем пообедаем. Я всяких местных вкусностей для тебя заказала, Сережка стол в гостиной накрыл… Ты лягушек французских ела когда-нибудь?

— Нет, не ела, — буркнула сердито Таня, отворачивая от нее лицо. — Спасибо, я ничего не хочу. Я уж дома наемся как-нибудь, пирогов да каши, да кислых шей. А вашего мне ничего не надо, спасибочки…

— Ну ладно, что ж… — покладисто вздохнула Ада, грустно улыбнувшись. — Оно и понятно… И я б на твоем месте так себя вела… Ладно, тебе сюда сейчас Сергей принесет перекусить чего-нибудь, а то умрешь с голоду, пока до своих пирогов доберешься.

— Не умру. Скажите лучше, когда мне уезжать надо? В котором часу выходить? И билет с паспортом отдайте, а то забуду еще.

— Не забудешь. В семь часов спустишься вниз, я тебе все отдам. Сергей тебя в аэропорт отвезет, проводит там, покажет-расскажет все. Слушай, а он не приставал к тебе, часом, вчера? Не ты ли ему фингал под глазом нарисовала?

— Нет, это не я. Это он на вашу тумбочку налетел случайно.

— Что, прямо глазом налетел?

— А что, можно и глазом, если умеючи. Если приноровиться, конечно. Да ладно, ерунда все это, больно он мне нужен, ваш Сергей… Вы мне лучше скажите — Лена вам не звонила? Как там Отя… то есть Матвей…

— Нет, не звонила она мне, — грустно вздохнула Ада. — Она вообще редко меня звонками балует. Ну, если хочешь, давай я ее сама наберу… Хотя нет, не ответит она. Точно не ответит, зараза такая. Вот всю жизнь только и делает, что мстит мне за что-то. А спроси ее — за что, и не объяснит толком… Тань, а может, все-таки посидим да пообедаем? Давай, а? Винца хорошего выпьем… Я там нарядов тебе накупила всяких, примеришь… Знаешь, как от плохого настроения помогает? Повертишься перед зеркалом, глядишь, и на душе полегчает…

— Нет. Не могу я, Ада. Ни пить, ни есть не могу. Внутри будто железяка засела холодная, на сердце тяжело давит. Простите меня, я лучше здесь посижу. Мне одной хочется побыть.

— Ну ладно, что ж…

— Я к семи буду готова, спущусь.

— Ага, давай…