Читать книгу "Элементарные частицы - Мишель Уэльбек"

Кружным путем двигаясь в сторону моря, он старался сохранить в памяти девицыны дыньки. Внезапно прямо перед ним из волн вышли три девчонки; он дал бы им не более четырнадцати лет. Приметив, где лежат их полотенца, он разостлал свое в нескольких метрах; они не обратили на него ни малейшего внимания. Он быстро сбросил тенниску, прикрыл ею бедра, повернулся на бок и вытащил свой член. Девчонки. двигаясь с бесподобной согласованностью, разом спустили свои лифчики, чтобы дать грудям позагорать Брюно, не успев даже притронуться к себе, бурно разрешился прямо в тенниску. Он издал слабый стон и опрокинулся навзничь. Дело было сделано.

Примитивные ритуалы за аперитивом

Аперитив в Крае Перемен обычно принимали под музыку, за весь день это был самый сближающий момент. В тот вечер три молодца били в тамтамы, а десятков пять курортников топтались на площадке, размахивая во все стороны руками. На самом деле предполагалось, что это танец урожая, который отрабатывался на нескольких занятиях африканского танца; по традиции, через несколько часов кое-кто из танцоров начинал испытывать – либо притворяться, будто испытывает, – состояние транса. В буквальном, то есть устаревшем, смысле транс свидетельствует о сильнейшей тревоге, ужасе перед лицом неминуемой опасности. «Я предпочитаю оставлять ключ под дверью, чем снова пережить подобный транс» (Эмиль Золя). Брюно предложил католичке стаканчик шарантского пино.

– Как тебя зовут? – спросил он.

– Софи, – отвечала она.

– Ты не танцуешь? – спросил он.

– Нет, – сказала она. – Африканские танцы не в моем вкусе, это слишком…

Что «слишком»? Он понимал её замешательство. Слишком примитивно? Видимо, нет. Слишком ритмично? Это уже замечание на грани расизма. Решительно ничего нельзя сказать против этих дурацких африканских танцев. Бедная Софи, она старалась выразиться как лучше. У неё красивое лицо, черные волосы, голубые глаза, очень белая кожа. Грудь у нее, наверное, маленькая, зато весьма чувствительная. Она, должно быть, бретонка.

– Ты из Бретани? – спросил он.

– Да, из Сен-Бриёка! – радостно отозвалась она и прибавила: – Но я обожаю бразильские танцы… – видимо, с целью оправдаться за свою неспособность оценить танцы Африки.

Чтобы вывести Брюно из себя, ничего более не требовалось. Его приводила в бешенство эта идиотская пробразильская мания. Почему Бразилия? Судя по всему, что он о ней слышал, это дерьмовая страна, населенная фанатичными кретинами, балдеющими от футбола и автогонок. Насилие, нищета и коррупция достигают там предельного развития. Если есть на свете мерзкое, выдающееся по своей гнусности место, это определенно Бразилия.

– Софи! – вскричал Брюно вдохновенно, – я бы мог отправиться в отпуск в Бразилию. Я бы мотался среди фавелл. В бронированном микроавтобусе. Я бы любовался желторотыми убийцами лет восьми, мечтающими стать главарями банды, и малолетними шлюшками, в тринадцать лет умирающими от СПИДа. Так я проводил бы утро, а после обеда шел бы на пляж в компании разбогатевших торговцев наркотой и сутенеров. Среди этой привольной бесшабашной жизни я бы позабыл меланхолию западного человека. Софи, ты права: вернувшись, я наведу справки в агентстве «Новые границы».

Некоторое время Софи разглядывала его, лицо её стало задумчивым, между бровей наметилась складка.

– Ты, наверное, много страдал, – наконец проговорила она печально.

– Софи, – опять воскликнул Брюно, – знаешь, что сказал Ницше о Шекспире? Что этот человек должен был много выстрадать, чтобы почувствовать такую потребность разыгрывать шута. Мне Шекспир всегда казался дутой величиной, но шут он и впрямь редкостный… – Он осекся, с удивлением заметив, что и вправду начинает испытывать боль. Женщины иногда бывают такими милыми; на агрессивность они отвечают пониманием, на цинизм – мягкостью. Какой мужчина стал бы вести себя так? – Софи, мне хочется лизнуть твою киску, – пробормотал он с чувством; но на сей раз она его не поняла. Она повернулась к инструктору по лыжам, который мял ей задницу три дня назад, и завела разговор с ним.

Брюно, сбитый с толку, на несколько мгновений остолбенел, потом зашагал через лужайку назад к автостоянке. Центр Леклерк де Шоле был открыт до десяти вечера. Болтаясь между прилавков, он размышлял, что, если верить Аристотелю, женщины маленького роста принадлежат к биологическому виду, отличному от прочих представителей рода людского. «В маленьком мужчине я ещё вижу мужчину, – писал философ, – но маленькая женщина, как мне кажется, относится к новой разновидности существ». Как объяснить это странное утверждение, столь резко противоречащее обычному для Стагирита здравому смыслу? Он купил виски, пачку равиолей и бисквиты с имбирем. Когда он возвращался, уже стемнело. Проходя мимо джакузи, он различил шепот, придушенный смех. Он остановился со своей сумкой фирмы Леклерка в руках, глянул сквозь ветви. Там, кажется, были две или три парочки; явственно слышался легкий плеск пульсирующей воды. Луна выплыла из-за облаков. В то же мгновение подошла ещё одна пара, принялась раздеваться. Шушуканье возобновилось. Брюно поставил наземь свою полиэтиленовую сумку, достал член и принялся онанировать. Эякуляция наступила очень быстро, как только женщина вошла в теплую воду. Уже наступил вечер пятницы, надо будет продлить свое пребывание здесь на неделю. Он перестроится, найдет себе девушку, станет общаться с людьми.

6

В ночь с пятницы на субботу он плохо спал, его мучили дурные сны. Он видел себя в обличье молодого кабанчика с пухлым и гладким телом. Вместе со своими собратьями-свиньями он был увлекаем течением в громадный темный тоннель, извилистый, с покрытыми ржавчиной стенами. Поток воды, несущий его, был не особенно мощным, порой ему удавалось упереться ногами в дно; потом набегала волна посильнее, и его опять сносило на несколько метров вниз по течению. Время от времени он различал смутно белеющее тело кого-нибудь из своих товарищей, которого беспощадно засасывало в глубину. Они боролись в потемках, в тишине, нарушаемой лишь отрывистым скрежетом, с которым их копытца задевали металлические стены. Уносимый куда-то вниз, он вместе с тем все явственнее улавливал доносящийся из глубины тоннеля глухой шум механизмов. Постепенно до его сознания дошло, что поток тащит их к турбинам с гигантскими режущими лопастями.

Потом его отрубленная голова валялась на лужайке, расположенной несколькими метрами выше жерла тоннеля. Его череп был раскроен надвое, сверху вниз; однако та его часть, что осталась нетронутой, лежа среди травы, ещё сохраняла рассудок. Он понимал, что муравьи будут постепенно забираться все глубже в обнажившуюся мозговую ткань, чтобы пожирать нейроны; тогда он бесповоротно погрузится в бессознательность. Его единственный глаз на миг обратился к горизонту. Травянистая равнина, казалось, уходила в бесконечность. Огромные зубчатые колеса вращались вспять под небом цвета платины. Возможно, он присутствовал при конце времен; по крайней мере, тот мир, что был ему знаком, достиг своего конца.

За завтраком он познакомился с бретонцем лет около семидесяти, который вел кружок акварели. Его звали Поль Ледантек, он приходился братом нынешнему директору Края и принадлежал к числу первых его основателей. В своей индейской куртке, с длинной седой бородой и трискелем на перевязи он как нельзя больше напоминал симпатичного доисторического хиппи. Перейдя пятидесятипятилетний рубеж, старый пень стал вести умиротворенное существование. Он поднимался с рассветом, бродил среди холмов, наблюдал за птицами. Потом среди людской суеты усаживался перед пиалой кофе с кальвадосом и свертывал сигаретку. Кружок акварели начинал свою работу не раньше десяти, так что времени поболтать у него было предостаточно.