Читать книгу "Почти луна - Элис Сиболд"

— Насколько они старые? — спросила я.

— Шестнадцатый век. Кроме лиц в них ценно еще и то, что они нарисованы монахом, принявшим обет молчания. Возможно, это был его единственный способ общения. Погоди, сейчас увидишь.

Мистер Форрест быстро вынимал буквы из коробки и раскладывал вдоль стола, не снимая пергамента.

— Это история, — сказал он. — Я еще не все разобрал, но, судя по копью в руках одной из фигур и частоте определенных цветов, полагаю, монах поведал свою собственную историю.

Я посмотрела на «Н» перед собой. Две фигуры стояли вертикально. Горизонтально одна фигура протягивала что-то другой.

— Это еда? — спросила я и вспомнила о погибшей маминой запеканке.

— Замечательно, Хелен! — обрадовался мистер Форрест. — Это должно быть зерно. Гравюры рассказывают историю урожая, вполне обычное дело, но одновременно они рассказывают и другую историю. Итак, они разложены по порядку. Давай вместе пройдемся по ним.

Он обошел вокруг стола и присоединился ко мне у «А».

— Следи за этой фигурой. — Он указал на мужчину, постриженного «под горшок». — Видишь, он одет в синее и золотое?

— Да.

— Он будет почти во всех буквах. Очень необычно. Такие алфавиты играли преимущественно декоративную роль, и привлекать слишком много внимания к любой повторяющейся фигуре было не принято.

— Снова он. — Я указала на «С».

Мы медленно шли вместе вдоль стола. Я изучала букву за буквой и следила за фигурой в синем и золотом.

— Как я понял, твоего отца нет дома?

— Он должен быть в Эри.

— Как он справляется?

— Если бы у меня были права, я, по крайней мере, могла бы покупать продукты.

Я дошла до «X» и наклонилась ближе. На косой черте, шедшей вправо, фигура лежала и, возможно, спала. На косой черте, шедшей влево и пересекавшей тело спящего, располагалась фигура в синем и золотом. Она держала только рукоять копья. Острие было погружено в спящую фигуру.

— Он кого-то убил! — воскликнула я.

— Браво, Хелен! Отлично! Мне понадобилось намного больше времени, чтобы заметить.

«Y» была убийцей, молящей богов о прощении: руки воздеты вверх, головы почти не видно, только запрокинутый в крике подбородок. А на «Z» вообще не было человеческих фигур, только множество переплетенных копий и, в самом конце, наковальня.

— Вы зарабатываете на них деньги?

— Да. Я езжу на разные антикварные книжные ярмарки и роюсь на распродажах имущества. И всегда беру с собой пару перчаток. Я обшарил практически все углы и щели на сотню миль.

— И сколько они стоят?

— Я вижу перед собой будущего коллекционера?

Он принялся собирать буквы, начав с «Z» и двигаясь к середине алфавита, где стояла коробка. Положил в нее вторую половину алфавита и продолжил от «М» до «А».

— Пока что у меня есть только фотографии матери в сорочках.

— Ты знаешь, кто такие музы, Хелен?

— Наверное.

— И кто же?

— Они бывают у поэтов.

Он положил собранные буквы в картонную коробку и закрыл крышку.

— У других творцов тоже.

Он подошел к полкам вдоль дальней стены и сразу же выхватил большую книгу с белым корешком. Повернулся и опустил тяжелый том на мои ладони.

«Женская нагота», — прочитала я.

Мистер Форрест вытащил деревянный стул с круглой спинкой.

— Вот, садись. У многих творцов есть музы. У художников, фотографов, писателей. Твоя мать чем-то очень похожа на музу.

Я сидела за блестящим деревянным столом и просматривала изображения обнаженных женщин страница за страницей. Одни лежали на диванах, другие сидели на стульях, некоторые застенчиво улыбались, у каких-то вообще не было голов, только ноги, груди и руки.

— Отец работает с осадком.

— Это не значит, что Клер не может вдохновить его.

— На что?

— На жизнь, Хелен. Ты слепа, если не видишь этого. Они связаны — они поддерживают друг друга.

На страницах передо мной было два изображения одной и той же женщины.

— «Маха одетая», — вслух прочла я. — «Маха обнаженная».

— Да. Гойя, — произнес мистер Форрест. — Разве они не прекрасны?

Я посмотрела на две картины бок о бок, затем поспешно захлопнула том.

— Мистер Уорнер сказал, все считают, что мы должны переехать.

В столешнице я заметила дырки — должно быть, сквозь них проходило железо, скреплявшее балки моста. Они были закрыты идеально подогнанными втулками из дерева более светлого цвета.

— А ты хочешь переехать?

— Не знаю.

Мгновение он молчал, затем предложил мне руку.

— Полагаю, тебе следует позволить мне научить тебя водить.

— На «ягуаре»?

— А что, есть и другие машины? Я не знал.

Я покраснела от счастья.

Я шла домой с фотографией матери в сорочке цвета небеленого полотна, которую должна была вернуть на место, и бессрочным приглашением заходить поиграть с Тошем. Но более всего меня занимала картинка, как я сижу за рулем машины мистера Форреста. На голове у меня яркий шарф, на носу большущие солнечные очки, и еще я почему-то курю.

Уже стемнело, а света в нижнем этаже нашего дома не было. Войдя, я увидела, что ванная рядом с кухней опустела, а радио и мамино вязанье валяются у нижних ступенек лестницы. Я поднялась в свою спальню и вынула пижаму из нижнего ящика комода.

Переоделась и спустилась, чтобы почистить зубы. Я подумала об обнаженных женщинах, спрятанных в доме мистера Форреста. Он забыл дать мне книгу для матери, и почему-то это обрадовало меня, словно я выиграла состязание, словно его преданность, хоть и косвенно, перешла на меня. В ванной я налила воды в свой розовый пластмассовый стакан и отнесла его к себе в комнату.

Вдруг послышался звон металлических жалюзи.

— Где ты шлялась? — спросила мать.

Она подошла ко второму окну, прямо над моей кроватью, и рывком закрыла жалюзи.

Я не ответила. Прошла мимо нее и села на старый стул в углу комнаты. На нем, как обычно, валялась гора не слишком чистой одежды, но спихивать ее я не стала, а взгромоздилась прямо на кучу и уставилась на мать.

— Серьезно, я очень волновалась, — сказала она.

Я промолчала.

Мать принялась расхаживать взад и вперед по плетеному коврику.

— Послушай, Хелен, ты же знаешь, как мне тяжело.

Молчание.

— Я не могла выйти к этим мужчинам. Я даже не была во дворе с тех пор, как, ну, сама знаешь, с тех пор как тот мальчик упал на дороге.