Читать книгу "Европейское воспитание - Ромен Гари"

— Збых Кужава, — с глубоким уважением сказал Пестка.

Под копной белокурых волос — чахоточное лицо со странно расширенными ноздрями, словно бы им постоянно не хватало воздуха. Впалая грудь и узкие плечи. Скривившиеся губы и злобно сощуренные глаза.

— Еще, Вундеркинд! Еще, Tytyne!

Посередине стоял ребенок лет двенадцати. Он был некрасив: курчавые рыжие волосы, большой нос, толстые губы и глаза без ресниц, с алыми веками. Он сжимал в руках скрипку. Его губы задрожали, и он запел, аккомпанируя себе на скрипке:

Lezala pod kaktusem,

Jebala siez hindusem…

— Что ты умеешь делать, Вундеркинд? — закричала одна из девчонок.

— Петь, играть на скрипке, танцевать и стоять на четвереньках! — быстро ответил ребенок. Он продолжал петь:

Lezala pod cyprysem,

Jebala sie z tygrysem…

Пестка вышел вперед и представил Янека. Збых Кужава окинул его беспокойным взглядом: заметно было, что он ненавидит и боится ребят сильнее себя. Пестка шепнул ему что-то на ухо.

— Что ты хочешь за свою картошку? — спросил Збых.

— Сейчас скажу.

— Лично мне она не нужна, — сказал Збых. — У меня и так жратвы хватает. Спроси остальных. — Он повернулся к Вундеркинду: — Заткни свою пасть и нагрей воды.

Ребенок тотчас скрылся за грудой камней.

— Можно мне с ним поговорить? — спросил Янек.

Збых Кужава пристально посмотрел на него.

— Ты что, только за этим и пришел?

— Да.

— Ладно, валяй даром!

Янек нашел ребенка склонившимся над костром. Он кипятил воду и беззвучно плакал.

— Как тебя зовут?

Ребенок вздрогнул и повернул к Янеку испуганное лицо.

— Вундеркинд, Вундеркинд, — быстро повторял он, как автомат. — Я пою, играю на скрипке, танцую и стою на четвереньках! Не бейте меня!

— Я не буду тебя бить! Больше никто не будет тебя бить, если только ты умеешь играть на скрипке…

Вундеркинд недоверчиво посмотрел на него. Его скрипка стояла у стенки. Янек протянул руку…

— Не трогай! — закричал парнишка. — Збых Кужава тебе морду набьет, если ты до нее дотронешься!

— Я не собираюсь до нее дотрагиваться. И я не боюсь Збыха Кужавы.

— Неправда. Его все боятся.

— Так ты умеешь играть на скрипке или нет?

Ребенок внимательно посмотрел на него:

— Ты любишь музыку?

— Очень.

— Значит, ты не побьешь меня. Нельзя любить музыку и в то же время бить меня… Ты никому не скажешь?

— Никому.

— Тогда слушай…

Он взял скрипку… Одетый в грязное тряпье еврейский мальчик, родителей которого убили в гетто, стоял посреди зловонного подземелья и оправдывал весь мир и всех людей, оправдывал самого Бога. Он играл. Его лицо перестало быть некрасивым, а неуклюжее тело — смешным, и в его худенькой руке смычок превратился в волшебную палочку. Запрокинув назад голову, словно победитель, и приоткрыв рот в торжествующей улыбке, он играл… Мир вышел из хаоса. Обрел гармоничную, чистую форму. Вначале умерла ненависть, и при первых же аккордах, подобно темным личинкам, которых ослепляет и губит солнечный свет, бежали голод, презрение и уродство. Во всех сердцах пылал огонь любви. Все руки тянулись навстречу друг другу, и все груди дышали в унисон… Время от времени ребенок останавливался и торжествующе глядел на Янека.

— Еще, — шептал Янек.

Мальчик играл… И вдруг Янеку стало страшно, он испугался смерти. Хватило бы одной немецкой пули, холода или голода, и его душа исчезла бы, так и не вкусив из человеческого Грааля, сотворенного посреди чумы и ненависти, бойни и презрения, ценою кровавых слез и в поте лица, посреди великих физических и духовных страданий, гнева или равнодушия небес, неоценимого труда этих людей-муравьев, сумевших за несколько лет горемычной жизни создать красоту на века.

— А они меня бьют, — с горечью сказал ребенок. — Заставляют меня вылизывать пол языком…

— Как тебя зовут? — прошептал Янек.

— Монек Штерн, — ответил мальчик. — Отец говорил мне, что я стану великим музыкантом… Как Яша Хейфец или Иегуда Менухин[66]. Но отец умер, а они меня бьют.

— Хочешь пойти со мной?

— Куда?

— В лес. К партизанам.

— Мне все равно куда, только бы выбраться отсюда. Но они меня не отпустят. Я — их еврей, их козел отпущения. Без меня они поубивают друг друга.

— Это мы еще увидим, — процедил Янек сквозь зубы.

— Эй там, что за дела? — закричал кто-то. — Вундеркинд, к ноге!

Это был Збых Кужава. Он посмотрел на Янека, сощурившись.

— Сговариваетесь?

— У меня есть мешок картошки, — сказал Янек.

— Это будет стоить два мешка, — возразил Збых. — Я видел, тебе понравилось, сынок.

— Один мешок или вообще ничего.

Мальчики посмотрели друг на друга… Обмен состоялся на следующий день, за спортивной площадкой в Антоколе. Збых Кужава явился в назначенный час вместе с Песткой. Сзади в отдалении семенил маленький музыкант.

— Сюда, Вундеркинд! — прокричал Збых.

Ребенок подбежал.

— Вот он, в целости и сохранности, вместе со своей скрипкой! Пестка, понесешь мешок!

Пестка снял фуражку и почесал ухо.

— Всю дорогу?

— Ра-зу-ме-ет-ся! — прошипел Збых. — И побыстрее!

Пестка вздохнул, плюнул в ладонь и взвалил мешок на плечо.

— Любишь лес? — спросил Янек, когда они шли по снегу между соснами.

— Не знаю, — боязливо ответил Монек. Он боялся чем-либо не угодить.

— Не бойся. Теперь никто не будет тебя бить. Можешь говорить все, что думаешь.

— Я не знаю. Я никогда не был за городом.

Но Монек не любил леса. Он скоро понял, что природа может быть такой же жестокой, как люди. В незапамятные времена его народ порвал с землей, и столкновение с заледеневшим лесом оказалось весьма болезненным. В первую же ночь ребенок превратился в человеческий комочек, несчастный и дрожащий, который только и делал, что всхлипывал: Монек в ужасе смотрел на свои окоченевшие, непослушные пальцы. Подносил руки как можно ближе к огню, но огня всегда было мало…

— Я останусь без пальцев! — постоянно жаловался он.