Читать книгу "Первый отряд. Истина - Анна Старобинец"

На подносе, с которым возвращается Надежда Русланова, оба необходимых компонента отсутствуют. Есть только кипяток в чашках и два чайных пакетика, наполненных буроватой, лишенной запаха взвесью.

— Сахара в доме нет, — сообщает она с гордостью человека, который предусмотрительно уничтожил все пищевые припасы, зная, что оккупанты вот-вот войдут в родное село.

Наверное, она перехватывает мой разочарованный взгляд.

— А может, вы голодны?

Не дожидаясь ответа, она снова бесшумно исчезает в недрах своего высокоэкологичного дома.

Есть не хочется, и все же ее угощение может дать хорошую фору. Проверено: человек, который кормит тебя, старается тебя не обманывать, пока ты не дожуешь до конца. Это что-то интуитивно-аграрное; подсознательная брезгливость работника свинофермы, кодекс чести Бабы Яги — сначала накорми и помой, потом усыпи и зарежь.

…То, что приносит хозяйка и ставит передо мной на прозрачный, со стеклянной столешницей, стол, больше напоминает снотворное, чем еду. Пузырек с большими красными капсулами. На этикетке изображен рыцарь в доспехах.

— Риттер-ягд, — говорит она, вытряхивая на ладонь капсулу. — Одна капсула заменяет завтрак, обед и ужин.

— Спасибо, но в этом смысле мне больше нравятся чипсы.

— Вы меня обижаете, — говорит она таким тоном, будто запекла целого поросенка специально в мою честь, а я теперь заявляю, что решила стать вегетарианкой. — Вы обязательно должны это попробовать.

Красная капсула выглядит как пластмассовая пулька для игрушечного пистолета. Мне не хочется, чтобы она оказалась в моем животе. Но еще мне не хочется отвлекаться, и я говорю:

— Ладно, давайте.

Я говорю:

— Кажется, я не дорассказала вам про «Первый отряд». Так вот, девочка по имени Надя Русланова должна помочь Шестому отделу победить барона фон Вольффа. Он, понимаете, давно умер, но «Аненербе» нашло способ использовать его в борьбе против русских. Поэтому Надя отправляется в царство мертвых, чтобы попросить о помощи своих погибших друзей, которых зовут…

— Я смотрела этот мультфильм.

Вот теперь она говорит правду.

— Правда? И как он вам?

— Красиво сделан. Но слабо придуман. Хромает в драматургическом плане. Сюжетная конструкция не доработана. Персонажи плохо раскрыты.

А она придирчивый зритель…

— …В хорошем искусстве не должно быть героев и негодяев, в нем, как и в жизни, все гораздо сложнее. А в этом «Первом отряде» персонажи все плоские, однозначные. Я бы сказала — нежизненные. Отсюда фальшь. А я не терплю фальши…

Она не терпит фальши. Пчелы против мед а, как любил шутить Рыжий. Забавный факт: она говорит искренне.

— …Но главный минус… Главный минус этой картины в другом. Она непочтительна. Такой легкий жанр недопустим, когда дело касается Второй мировой. Какие-то оккультные бредни… Какие-то воскресшие пионеры… Какая может быть мистика, если мы говорим о реальной войне, с ее реальной кровью и болью?! Священная война — не повод для спекуляций и шуток. И кроме того — все это рисовали японцы. Да вы хоть знаете, милочка, на чьей стороне воевали японцы?.. Непочтительность. Чудовищная непочтительность к нам, ветеранам.

— Но… лично к вам непочтительности вроде бы нет? Вас вывели в весьма положительной роли…

— Меня? Милочка моя, я здесь ни при чем. Случайное совпадение имен, не стоит обманываться на этот счет.

Обманываться не стоит. Да я и не умею обманываться. Зато я умею терпеть. Терпеть и не подавать виду…

— Ника, милая! С вами все хорошо?

Обожаю этот вопрос. В американских фильмах его задают неподвижно сидящим спиной к камере трупам, полицейским с шестью пулями в животе или безнадежным больным с покрытым испариной лбом.

В рамках этой классификации я отношусь скорее к последним. За восемнадцать лет я научилась терпеть свою боль. Если за миг до удара расслабить мышцы, тогда не так больно. Я научилась предчувствовать боль. Я знаю, когда ее ждать. Я знаю правила боя.

Но ее вранье — это бои без правил. Каждый удар каким-то образом наносится с удвоенной силой. И как после сильного удара в живот чувствуешь вкус железа во рту — так я чувствую вкус ее лжи. Ее ложь — точно азиатский деликатес. Перегнившая, скользкая, вязкая, с запахом щелочи. Как утиные «черные яйца», пролежавшие в соли и извести шестьдесят дней.

— …С вами все хорошо, милочка?

— Я в порядке, — так, кажется, принято отвечать на это вопрос, если ты еще можешь ответить.

— Вы неважно выглядите.

— У меня критические дни. А вы врете. Совпадение имен не случайно. Я читала ваше личное дело.

— Мое?..

— Ваше. Вы же Надежда Русланова?

— Да… — отвечает она как-то рассеянно. И опять врет.

И тогда я понимаю, в чем дело. Откуда эта черная гниль. Двойная неправда во всем, что она говорит.

Она фальшивка, подменыш.

И ей очень страшно.

— Кто ты? — спрашивает она меня. — Где ты взяла мое дело?

— А вы кто?

Невежливо отвечать вопросом на вопрос, но иногда вежливый вариант просто не приходит на ум.

— В каком смысле? — ее удивление почти искренне.

— Вы не Надежда Русланова.

На какие-то пару секунд на ее лице появляется выражение… облегчения, что ли. Выражение человека, которому снился кошмар и которого разбудили. Потом оно пропадает, снова сменившись страхом. Как будто она поняла, что будивший — персонаж все того же сна.

— И кто я, по-твоему?

— Я не знаю.

И вновь облегчение. Она прощупала почву, и ей понравился результат. Свежайшая глина. Такая мягкая — лепи все, что хочешь.

Она тут же лепит:

— С чего ты взяла, что я не Надежда Русланова? А-а, кажется, я понимаю! Ты думаешь, что я — не она, потому что мне вроде бы не известны события, происходящие в этом дурацком мультфильме…

В вопросах этикета я бываю порой весьма щепетильна. Возможно, это связано с тем, что я провела детство пусть и в хорошем, но все же в казенном доме. От тех, кто растит тебя в этом доме, ты никогда не добьешься любви. И потому каждая кроха их уважения — ценность. Мне восемнадцать. Теоретически это дает пожилым людям право обращаться ко мне на «ты». Практически же я не люблю, когда мне тыкают незнакомые люди. И мне не важно, сколько лет они до этого прожили.

При иных обстоятельствах я бы попросила ее незамедлительно заменить «ты» на «вы». Но сейчас меня куда больше волнуют другие местоимения.

Как следователю-криминалисту, опирающемуся в запутанном деле исключительно на интуицию и идущему по следу вслепую, приятно обнаружить реальные отпечатки пальцев убийцы в квартире убитого, так и мне всегда чертовски приятно обнаруживать в речи лжеца формальные индикаторы лжи. Основывать свое мнение не на спазмах в районе желудка, а на зримых уликах, как это делают все остальные.