Читать книгу "Где ты теперь? - Мэри Хиггинс Кларк"

Он выслушивал раболепную благодарность Лил и сухое «спасибо» Гаса, а сам до смерти хотел узнать, почему они так боялись и что им было известно о причинах исчезновения Мака Маккензи десять лет тому назад.

29

В воскресенье утром я отправилась на мессу в церковь Святого Франциска Сальского. Пришла пораньше, скользнула на последний ряд, а после внимательно вглядывалась в лица прибывающих прихожан.

Само собой, никого не увидела, даже отдаленно похожего на Мака. Дядя Дев всегда читает хорошо продуманную проповедь, часто сдобренную ирландскими шутками. Сегодня я не услышала ни одной.

По окончании мессы я зашла к дяде домой выпить наскоро чашку кофе. Улыбаясь и провожая меня в свой кабинет, Девон сказал, что договорился встретиться с друзьями в Уэстчестере и сыграть партию в гольф, но друзья могут и подождать. Он разлил кофе в две толстые белые кружки, вручил мне одну, и мы присели.

Я до сих пор не рассказывала ему о своем разговоре с Крамерами, а когда рассказала, то с удивлением услышала, что он прекрасно их помнит.

— Когда стало известно, что Мак исчез, мы с твоим отцом побывали в той квартире в Уэст-Энде, — сказал он, — Помню, супруга смотрителя была очень расстроена мыслью, что с Маком случилась беда.

— А ты не помнишь, как реагировал Гас Крамер? — спросила я.

Когда дядя Дев задумчиво хмурится, его сходство с отцом становится поразительным. Иногда это приносит мне утешение. В других случаях — вызывает боль. Сегодня по какой-то причине был как раз такой случай.

— Знаешь, Каролин, — сказал он, — этот самый Крамер — странный тип. Мне показалось, он больше расстроен вниманием журналистов, чем исчезновением студента.

Прошло десять лет, а у меня сложилось о Крамере точно такое же впечатление. Однако, зная, что Девону нужно скоро уйти, я не стала тратить время на обсуждение с ним своих подозрений. Вместо этого я вынула диктофон, обнаруженный в чемодане Мака, и объяснила, откуда он взялся. Затем я проиграла запись. Дядя печально улыбнулся, услышав речь Мака, обращенную к преподавателю, а затем изумленно нахмурился, когда Мак начал декламировать:

Когда, в раздоре с миром и судьбой,

Припомнив годы, полные невзгод,

Тревожу я бесплодною мольбой

Глухой и равнодушный небосвод...

Я выключила диктофон, и дядя хрипло сказал:

— Хорошо, что твоей матери рядом не было, когда ты наткнулась на эту запись, Каролин. Я бы вообще не стал проигрывать ее при Оливии.

— Я и не хочу, чтобы она ее слышала. Но, Девон, я пытаюсь определить, насколько важна эта запись, если, конечно, она имеет какое-то значение.

— Мак когда-нибудь говорил с тобой о частных уроках актерского мастерства с преподавателем университета?

— Помнится, упомянул как-то вскользь. Знаешь, когда Маку было около тринадцати, и у него менялся голос, то был какой-то период, когда он все время давал петуха. В школе его за это немилосердно дразнили.

— Не помню, чтобы Мак срывался на высокие ноты, — запротестовала я, порывшись в памяти; когда Маку было тринадцать — мне исполнилось всего восемь.

— Естественно, его голос огрубел, но Мак был гораздо более чувствительным парнишкой, чем многие думали. Он ничем не выказывал своей обиды, но много лет спустя признался мне, как был несчастен тогда.— Дядя Дев постучал по краю кружки, вспоминая.— Возможно, остатки той боли и заставили его брать уроки декламации. А с другой стороны, Мак хотел стать судебным адвокатом, причем хорошим. Он говорил мне, что хороший судебный адвокат должен быть и хорошим актером. Может, это как-то объяснит и сами уроки, и отрывок, который он читает на этой пленке.

Мы явно не могли прийти ни к какому выводу. Оставалось только гадать, то ли Мак выбрал этот мрачный отрывок из-за своего настроения, то ли просто декламировал подготовленный текст. Мы также не знали, почему он неожиданно прервал декламацию или стер остальную часть урока с преподавателем.

В двенадцать тридцать дядя Девон тепло обнял меня и отправился играть в гольф. Я вернулась на Саттон-плейс, причем с удовольствием: я больше не чувствовала себя как дома в своей квартире в Уэст-Виллидж. Меня ужасно беспокоил тот факт, что я жила по соседству от Лизи Эндрюс. Если бы не это, детектив Барротт ни за что бы, не стал связывать дело Мака с ее исчезновением.

Мне хотелось поговорить с Эроном Клайном, сыном преподавательницы актерского мастерства, у которой занимался Мак. Навести с ним контакт, оказалось довольно просто. Эрон проработал в компании «Уоллас и Мэдисон» почти двадцать лет и теперь стал избранным преемником дяди Эллиотта. Я вспомнила, что через год после исчезновения Мака мать Эрона стала жертвой уличного ограбления и погибла. Родители вместе с дядей Эллиоттом навещали Эрона во время траура.

Проблема заключалась в том, что мне не хотелось подключать дядю Эллиотта к предстоящей встрече. Эллиотт верил, что мы с мамой готовы выполнить просьбу Мака «оставить его в покое». Если бы Эллиотт узнал, что я собираюсь поговорить с Эроном Клайном о Маке, он наверняка счел бы своим долгом обсудить это с мамой.

Мне предстояло договориться о встрече с Клайном вне офиса и попросить его сохранить наш разговор в тайне, после чего надеяться, что он не проболтается Эллиотту.

Я прошла в отцовский кабинет, включила свет и вновь просмотрела папку с делом Мака. Я знала, что Лукас Ривз, частный детектив, беседовал с преподавателем актерского мастерства, а также другими работниками факультета Колумбийского университета. Я только на днях ознакомилась с его комментариями и знала, что ничего интересного они не содержали, но сейчас я искала, что он написал об Эстер Клайн.

Запись оказалась очень короткой. «Мисс Клайн была огорчена и потрясена исчезновением Мака. Она не знала ни о каких проблемах, которые, возможно, у него были».

Бесцветное заявление, подумала я, вспомнив, какое определение слову «бесцветный» приводится в словаре: «бледный, скучный, невыразительный, неспособный вызвать интерес».

Те несколько слов, которыми она обменялась с Маком на пленке, позволяли предположить, что у них были теплые отношения. Не была ли Эстер Клайн намеренно уклончивой в разговоре с Ривзом? И если так, то почему?

Этот вопрос не давал мне заснуть, и я проворочалась всю ночь. Все никак не могла дождаться, когда же наступит утро. Я предполагала, что Эрон Клайн принадлежит к тому типу начальников, которые рано приходят на работу, и в двадцать минут десятого позвонила в компанию «Уоллас и Мэдисон».

Секретарь Клайна отреагировала предсказуемо: «По какому вопросу?» — и, видимо, обиделась, когда я ответила, что по личному, но стоило ей назвать Эрону Клайну мое имя, как он сразу велел соединить нас.

Я как можно короче объяснила ему, что мне не хочется расстраивать Эллиотта или собственную мать поисками брата, но недавно я наткнулась на пленку, где записаны голоса Мака и матери Эрона, и хотела бы дать ему послушать запись, но только не в офисе.